Крестоносец
Шрифт:
– Какое имя выберем для крестника?
– промурлыкала Алина.
– Чтобы было звучно и по-эльфийски?
– Говорю сразу: мечи из наследия Профессора не предлагать, - заявил Энбри.
– Мне что-то в голову ничего не приходит, - сказал я, глядя на меч, лежащий между тазиком с шашлыком и канистрой с пивом.
– Так и крутятся в башке Хадхафанг с Гламдрингом.
– Гвинблейд, - предложил Арс.
– Это из Сапковского, - заметил я.
– Кличка Геральта. Не пойдет.
– Серебрель, - предложила Алина.
–
– Да, мне тоже нравится, - поддержал Энбри.
– Донн-Улайн, - вдруг сказала Домино.
– Это по-эльфийски.
– Да?
– Алина тут же повернулась к ней, криво улыбаясь.
– В самом деле? И что это значит?
– Так назывался меч из легенды о Зералине, - сказала Домино.
– Он был Первым капитаном народа Денар. Когда его сын Улайн и дочь Донн погибли в сражении с нечистью, он приказал кузнецу выковать меч и назвал его в честь погибших детей. Он поклялся, что однажды вернется на берега Калах-Денара и освободит страну от врагов.
– Красиво, - задумчиво сказал Энбри.
– Это что за автор?
– Автор?
– Домино посмотрела на нашего друга.
– Я хотел спросить - у кого вы это прочитали?
– Это легенда, - ответила Домино.
– Всего лишь легенда.
– Ага, это квента, Энбри!
– заулыбался Арсений.
– Домино, хорошее начало!
– Донн-Улайн, - Энбри так это сказал, будто пробовал слова на вкус.
– Это что-нибудь значит?
– У эльфов принято менять имя ребенку при достижении им совершеннолетия, - ответила Домино.
– Улайн был последним ребенком Зералина, потому и получил это имя. По-эльфийски Uhlainn значит "последний". А Donn на языке эльфов означает "надежда".
– То есть получается "Последняя надежда"?
– Энбри расплылся в улыбке.
– Великолепно. Просто отличное название для меча и со смыслом.
– Меч получается женского пола, - с ревнивым проблеском в глазах заметила Алина.
– А разве женская красота - не самое грозное оружие в мире?
– возразил Энбри.
– Итак, приступим к крестинам!
На лезвие меча был вылит стакан пива, потом Энбри провел клинком над пламенем костра и громко провозгласил:
– Нарекаю тебя Донн-Улайн, совершенное творение кузнеца! Отныне ты часть меня, и я не расстанусь с тобой никогда!
– И за это надо выпить, - изрек Арсений, разливая по стаканам пиво.
– Эвальд, включи музыку!
– Слушай, ты это сама придумала?
– спросил я Домино.
– Классная история про капитана Зералина и его меч.
– Да, - сказала она с улыбкой.
– Считай, что я придумала это сама.
– Ты бы с Михалычем поговорила. Он у нас фентези пишет, глядишь, соавторами станете.
– Ты ведь не это хотел сейчас сказать, Эвальд.
– Правильно, не это, - не в силах противостоять очарованию мгновения, я потянулся к Домино, чтобы поцеловать ее, но она, хихикнув, остановила меня, коснувшись пальцами моих губ.
– Я по тебе с ума схожу.
– Так вот сразу?
– Я люблю тебя, Домино. Ты уже должна была это понять.
– Я поняла.
– Тогда почему?
– Потому что я не могу.
– Значит, ты...
– Давай не будем говорить на эту тему, Эвальд.
– Я все понял.
– Мне вдруг все разом стало безразлично: и пиво, и шашлык, и меч Энбри, и весь этот гребаный пикник.
– Динамо в чистом виде. Ладно, заплакать не будем.
– Ты такой ребенок, Эвальд!
– Домино коснулась моей руки.
– Радуйся тому, что имеешь, и не думай о грустном. И я вовсе не хотела сказать, что ты мне не нужен. Просто ты меня совсем не знаешь.
– Мне кажется, я знал тебя всегда.
– Это только кажется. Давай пить пиво и слушать музыку. И думать только о хорошем...
Эту рожу я бы узнал из миллиона. Костян Позорный, собственной персоной.
Выследили-таки, сволочи.
Две недели я играл с кодлой Костяна в кошки-мышки. С того самого момента, как шкет из седьмого класса подвалил ко мне на перемене и сообщил с самым важным видом, что "Костян тебе привет передал". Это было объявление войны. За пару дней до этого я вмешался в Костяновы дела, вступившись за пятиклассника, у которого шпана в раздевалке требовала деньги. И Костян решил навести в своей епархии порядок. Эвальд Данилов из десятого "Б" был приговорен.
Две недели мне удавалось не встречаться с охотившейся на меня шпаной. Это было просто: я дожидался, когда из школы уходят учителя, и шел до остановки с ними. Задавал вопросы по предмету, старательно изображал интерес, и буквально спиной чувствовал, как шакалья стая следует за нами, стараясь не попадаться на глаза. Я замечал, как они выглядывают из подъездов домов вдоль дороги, как по двое, по трое прогуливаются вдоль улицы, делая вид, что я их совсем не интересую. А потом ко мне подошел Славян Бусыгин, наш главный школьный бандюган, и сказал с ухмылкой:
– Чо, правдушний, за учителкины юбки прячешься? Ну-ну, давай дальше, прячься. Скоро все девченки в школе узнают, какой ты мужик. Все равно тебе хана.
Сегодня в школе педсовет, и я решился. Дальше это продолжаться не может. Глупо, наверное, но или я убью в себе страх перед Костяном и его отморозками, или этот страх убьет меня. Хватит с меня потных ладоней, вздрагиваний от любого громкого звука, сердцебиения и поганых мыслей...
В рюкзаке у меня вместе с тетрадями и учебниками лежит силикатный кирпич. Не ахти оружие, но если моим рюкзаком как следует въехать по репе, мало не покажется.