Крестовый поход на Россию
Шрифт:
После августовских боев на итальянском секторе наступило длительное затишье, подействовавшее самым ободряющим образом на командование армии, которое из Макеевки перебралось в Миллерово.
Персонал штаба армии отличался многочисленностью. В оперативном отделе имелось вдвое больше офицеров, чем полагалось по штату. Еще более раздутым был разведывательный отдел. Возглавлявший его полковник, бывший до войны военным атташе в Москве, создал гигантский аппарат. В нем числилось 105 офицеров, вместо 17. Он создал даже специальную секцию по захвату неприятельских документов, снабженную орудиями взлома. Полковник надеялся когда-нибудь захватить один из тех сейфов советского командующего, которые немцы, по их словам, время от времени находили в лесах. Деятельность разведотдела имела странный уклон: русские белоэмигранты, выписанные из Италии и посылаемые в поисках
Кроме того, имелся отдел пропаганды из 42 офицеров, отдел военной экономики из 12 офицеров, который вел постоянную войну с немецкими комиссарами из-за распределения местных ресурсов, и отдел гражданских дел, находившийся в том же положении. Существовал генерал карабинеров, носивший титул «инспектора службы полиции в России», генерал-комиссар чернорубашечников, член «большого фашистского совета» в отставке, и масса различных фашистских чинов, стремившихся выслужиться или получить теплое место. Типичной фигурой для фашистской армии был офицер связи – молодой подполковник Каваллеро. Сын начальника Генерального штаба, пустой и заносчивый, он отличался восторженно-подобострастным отношением к немецким генералам. Недолгое пребывание его на фронте было необходимо для дальнейшего продвижения по службе: вскоре он был направлен на учебу в берлинскую военную академию.
Многие тыловые офицеры увлекались спекулятивными операциями. В этом они следовали примеру своих союзников. Как пишет Толлои, итальянцы с изумлением убедились, что гитлеровские вояки соединяли жестокость палача с жадностью ростовщика. «Итальянцы, которым казалось совершенно невероятным, что они обнаружили у своего союзника качества, которые считали своим собственным, национальным пороком, ограничивались, по крайней мере, воровством на складах. Зато это они делали с полным бесстыдством, оправдываясь тем, что золото и серебро можно было достать только в обмен на муку и сахар. Те, кто не имел доступа к складам, ограничивались личными «торговыми точками», основанными на импорте часов и сигарет из Италии, – в этих «фирмах» денщики играли роль управляющих. Карабинеры, которые по роду своей деятельности имели дело с отбросами общества, поскольку именно здесь они искали своих политических осведомителей, имели в этой коммерции ряд безусловных преимуществ»62.
С наблюдениями Толлои перекликаются записи в дневнике Н. Ревелли. «Окопавшиеся офицеры торгуют чем попало, – писал он. – Те, что покрупнее, продают товары, уворованные на складах целыми партиями, сержанты ведут мелочную торговлю. В общем, на рынке можно купить не только любой сорт сигарет, в то время как на передовой нечего курить, но и все виды вещевого снабжения, принятого в королевской армии. Лозунг тыловиков – каждый после войны должен открыть собственное дело»63.
Благодушие и беззаботность, царившие в штабе дивизии и окружавших его службах, начали исчезать с наступлением холодной погоды. «Жара и пыль сменились холодом и снегом, – записывает Д. Толлои. – Русские крестьянки не выбегают из домов в сарафанах, которые оставляют открытыми их пышные плечи, – они закутались в платки и надели валенки. Немцы не сидят в машинах, голые по пояс, с яркими спортивными козырьками на глазах, всегда готовые броситься в реку, встретившуюся на их пути, как это положено на «войне-прогулке», а, скрючившись от холода, бегают в смешных наушниках. Гарибольди уже не думает о Сирии и не занимает свое время распределением наград, а растерянно призывает офицеров «сохранять веру». Все старшие офицеры за несколько месяцев постарели на десять лет… Еще три месяца назад на Макеевке, полные здоровья и радужных надежд, они думали только о спокойной жизни и с любопытством и благодушием взирали на образ жизни русских и на немецкие жестокости»64.
Особенно сильное впечатление на офицеров штаба произвел налет советской авиации на Миллерово 12 ноября. Больше всех перепугались те, кто громче других кричал о «победе» и «вере». Представитель фашистской партии – консул Гуаттьери заявил, что его отделу не хватает в Миллерове помещений, и перебрался в соседний населенный пункт. Фашистские журналисты и разного рода дельцы, крутившиеся вокруг штаба, немедленно испарились. Начальник оперативного отдела совершенно прекратил работу и лишь просил установить под потолком балки покрепче. «Налет на Миллерово потряс умы и распространил уныние, – отметил Толлои, – гораздо
Рассказы итальянских солдат, собранные Ревелли, примерно одинаково описывают жизнь на передовой: подготовка к зиме, забота о пропитании, страх перед ночными вылазками советских патрулей, война с крысами. «На Дону у меня не было времени размышлять, – рассказывал солдат Виетто из 1 – го альпийского полка. – Днем я нес охрану, по ночам рыл окопы и устраивал бункер. Потом нас перевели на другую позицию, где местность была голая, как стол, и мы опять начали рыть землю, сооружая окопы. Пищевой рацион все время скуден. Сухарь и булка с кофе утром, в полдень суп и мясо. Мы все двадцатилетние ребята, и нам хочется есть: мы устраиваемся, разыскивая картофель и горох на полях. Рожь также идет в ход. Мы ее обмолачивали на плащ-палатках, а ночью мололи и жарили оладьи. Мы жили сегодняшним днем, не зная ничего о том, что творилось вокруг».
«Наш бункер, – пишет сержант Ригони, – находился в рыбацкой деревне на берегу Дона. За отлогой частью берега, направо – бункер батальона «Морбеньо», с другой стороны – бункер лейтенанта Ченчи. Между мною и Ченчи, в разрушенном доме, – отделение сержанта Гарроне с тяжелым пулеметом. Перед нами, на расстоянии менее 500 метров, на другой стороне реки, бункер русских. Там, где мы стояли, должно быть, была красивая деревня. Сейчас от домов остались лишь кирпичные трубы. Церковь наполовину разрушена; в уцелевшей ее части – штаб роты, наблюдательный пункт и тяжелый пулемет. Когда мы рыли ходы сообщений в огородах, в земле и снегу находили картофель, капусту, морковь и тыквы. Иногда они еще были годны в пищу и тогда попадали в суп. Единственными живыми существами, оставшимися в деревне, были кошки. Они бродили по улицам, охотясь на крыс, которые были повсюду. Когда мы ложились спать, крысы забирались к нам под одеяла. На рождество я хотел зажарить кошку и сделать из ее шкурки шапку. Но кошки хитрые и не попадались в ловушки»66.
В ноябре 1942 года сектор, занимаемый итальянской армией, несколько сократился: она передала румынскому корпусу участок южнее станицы Вешенской. Наиболее пострадавшие дивизии («Челере» и «Сфорцеска») были отведены во второй эшелон. Вместе с 294-й немецкой дивизией они составили армейский резерв. Затем обе эти дивизии перешли под командование 29-го немецкого корпуса, а в состав 35-го итальянского корпуса вошла 298-я немецкая дивизия. Одновременно командование группы армий вклинило между итальянскими дивизиями немецкие полки и тактические группы, надеясь тем самым укрепить итальянскую армию. Восьмая армия оказалась расчлененной, что создавало трудности для ее командования. Однако, несмотря на все протесты Гарибольди, из Рима ограничивались указанием выполнять требования немецкого командования, поскольку «все было уже обсуждено и решено между двумя верховными командованиями». В действительности эти соглашения сводились к простой регистрации немецких предложений.
Итальянские дивизии деятельно готовились к длительной обороне. Холмистый берег Днепра покрывался долговременными огневыми точками, окопами, ходами сообщений, бункерами. Солдаты рыли противотанковые рвы, расставляя проволочные заграждения. Распоряжения начальства свидетельствовали о том, что следует готовиться к зимовке. Хозяйственный командир 54-го полка дивизии «Сфорцеска» писал в приказе: «Учитывая наши многочисленные и разнообразные нужды на зиму, следует обратить особое внимание на рациональное использование местных ресурсов… Нужно собирать все: даже гвозди и пустые банки, доски, железо, дерево, солому, словом, все. Предложить, вернее, приказать населению заготовить по крайней мере вчетверо больше кирпичиков из кизяка для отопления, дав им понять, что 3/4 они должны будут уступить нам. Дело это не терпит отлагательства».