Крестовый поход в лабиринт
Шрифт:
– Кто-нибудь навещал, – закивала Пилипенко, – раз она в палату с передачкой вернулась. А киви, которые я в племянниковский пакет положила, бабулька съела. Все три штуки. У меня на них аллергия. Половину черешни, правда, пришлось выкинуть. Я только хорошую отбирала, она у нее так в чашке и осталась. Да что вы все носитесь с этой бабулей? Не даете человеку покоя и после смерти. Причем с одними и теми же вопросами. Извините, но мне надо к врачу. Хочу договориться, чтобы сегодня разрешили уйти, за выпиской можно и потом приехать.
Мы проводили женщину до ординаторской, не очень уверенно пожелав ей успехов в достижении поставленной цели. Обламывать рога уродам не такое уж простое дело. Она охотно согласилась и заявила, что гораздо легче наставлять им новые – приватный подарок от себя лично. Пусть себе ветвятся на месте намечающейся плеши.
Вниз спускались с душевным подъемом – как хорошо, что можно продолжать строить какие-либо планы в жизни, не имея противопоказаний с точки зрения состояния здоровья. Надо прекращать жить в серости будничной суеты, не замечая радости бытия. Жизнь – замечательная быстрая река с водой, чуть выше температуры тела. Плыви себе по намеченному маршруту, успевая отмечать несказанную красоту берегов, где вполне можно приткнуться на временную стоянку. Главное, не залегать на дно. Там вода намного холоднее и ничего интересного.
Тамара Владимировна спала в машине, откинувшись на спинку сиденья. Маленькая черная сумочка, выскользнув из черного пластикового пакета с кофтой, свалилась вниз, часть ее содержимого грозила высыпаться наружу – у сумочки расстегнулся замок. С осторожностью сапера я открыла заднюю дверь, аккуратно вытянула сумку за ремешок, ухитрившись при этом ничего не растерять, и попятилась.
– Сейчас все вывалишь! – не боясь быть услышанной, заявила Наташка, выхватывая из моих рук сумку, так как я полезла в чужую кладь за своим мобильником. Неужели потому, что она была удобно открыта? В таком случае плохи мои дела…
– Надо вернуть сумку Тамары на сиденье. Застегнуть и тихонечко положить на место. А паспорт с билетом следует всегда держать отдельно от кошелька, – поучительно продолжила подруга. Учила на ошибках других, не все же самой на моих учиться. – Хотя он вполне мог вывалится из другого отделения. Даже билет помялся. Держи сумку. Сейчас мы этот авиабилетик разгла-а-дим… Ир, смотри, он у нашей Тамары туда и обратно.
Я невольно вытянула шею, хотелось лично убедиться, что Тамара Владимировна здесь ненадолго. Убедилась – на десять дней. И еще больше вытянула шею. Вернее, она сама по себе вытянулась. Нос едва не уткнулся в авиабилет. Не удивительно, если учесть, что эти десять дней истекали через четыре дня – Тамара Владимировна прилетела в Москву не сегодня, а шесть дней назад, утром.
Не веря собственным глазам, я сунулась в ее паспорт. Все правильно: Осипова Тамара Владимировна пересекла государственную границу в аэропорту Шереметьево в прошлый четверг.
– Странно… – пробормотала я. – Очень странно… Ей следовало взять билет с открытой датой вылета…
– Да-а-а… – протянула Наташка. – Какая же она, на фиг, де Суарес, если не сменила фамилию? Но прилетела, точно, из Испании. Знаешь что? Не буду я разглаживать этот билет, пихнем его снова в паспорт, сунем его в сумку и бросим ее туда, где она и валялась. А саму испанскую гражданку Осипову подвезем до гостиницы. Ты запомнила город, в котором она живет? Обьедо, кажется?
– Овьедо…
– Ну так мне уже надоели эти тайны обьедовского двора! Дай сюда сумку, верну ее по принадлежности, – сказала Наташка с такой решимостью, что я слегка перетрусила. Ну зачем же возвращать неосмотрительно умыкнутую мною сумку с таким напором? Я старалась удержать подругу. Она поумерила свое раздражение, хотя в какой-то момент была серьезно одержима желанием швырнуть в машину вместо сумки меня. В конце концов, пришла к компромиссному решению и втолкнула нас на заднее сиденье вместе.
Влетела я не очень бесшумно. Тамара Владимировна не сразу поняла, что случилось. Вздрогнула, открыла глаза и тут же снова зажмурилась, застонав от боли – отлежала саму себя.
– В какую гостиницу вас отвезти? – не обращая внимания на стон, спросила Наташка.
– У вас сумочка на пол упала, – вела я свою партию, пытаясь пристроить сумку в руки Тамаре Владимировне.
– Мне надо связаться с сыном, – проскрипела она, разогнувшись уже почти наполовину.
Эта фраза окончательно сбила с Наташки гонор.
– Звоните, – спокойно сказала она. – Только вряд ли будет удобно прерывать процедуру последнего прощания с Маноло. Надо же! Маноло была де Осиповой, а вы, Тамара Владимировна, – де Суарес!
– Я не меняла свою фамилию, – окончательно распрямившись, она вздохнула с облегчением. – У испанцев женщина, вышедшая замуж, как правило, не меняет своей фамилии, но к ней обращаются как к жене ее мужа. Я, например, сеньора де Суарес. А вот живи я в Аргентине, отзывалась бы на сеньору Осипову де Суарес.
– Надо же! Аргентинская тень на российский плетень… – Наташка задумалась, но, сочтя момент неподходящим для раздумий, обернулась ко мне: – Сеньора Лебедева де Ефимова, блин! И что будем делать?
Можно подумать, я знала ответ на этот вопрос! Поэтому и выдала первое, что пришло в голову:
– Может, поедем по крематориям?
– А может, пока заедем к вам за ключами? – поинтересовалась Тамара Владимировна.
– Не заедем, – мрачно ответила Наташка. – Я их, кажется, на даче оставила. Так вы говорите, сегодня прилетели? А почему раньше на это не решились? Маноло легла в клинику еще на прошлой неделе.
Дымка легкой озабоченности легла на приятное лицо сеньоры де Суарес, но мгновенно растаяла:
– Маноло скрывала от меня истинную картину своего заболевания, уверяла, что дней через десять – пятнадцать уже будет дома. Опухоль не злокачественная.
Вытянув из кармана платок, Тамара Владимировна промокнула кончики глаз и отвернулась к окну, демонстрируя явное нежелание продолжать разговор. Но продолжить пришлось.
– Так куда мы вас везем? – сухо спросила Наташка. – В крематорий или в гостиницу?