Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

О братья! О сестры! Жизнь наша горька, Доколе нас терпит Владыки рука, Роняйте, точайте пред Истинным слезы, О братья и сестры, не ходите в колхозы. Где будете жить, трепетать яко тать, Антихриста трижды вам будет печать Наложена. На руку будет одна, Вторая на лбу, чтоб была видна, И третья наложится вам на груди. Кто верует в Бога, в колхоз не входи… И если в колхоз вы, о сестры, войдете, Антихриста имя невольно примете, И в лавке, коль будете что покупать, Печати придется вам все показать. И только тогда вам товар продадут, Коль все три печати на теле найдут… Из кн.: Евдокимов А. Колхозы в классовых боях. Л., 1930. С. 34–35

Коллективизация

сельского хозяйства — переломный момент истории Советского Союза. Она стала кульминацией политики коммунистической партии по массовому преобразованию общества и первым из кровавых деяний сталинизма. Коллективизация разрушила деревенскую общину и принудительно насадила на ее месте колхоз организацию (социалистическую лишь по названию), сыгравшую ключевую роль в превращении деревни в культурную и экономическую колонию коммунистической партии. Будучи инструментом контроля, он позволил государству взимать с крестьянства дань в виде хлеба и прочих продуктов и усилить политическую и административную власть над деревней. Для реализации поставленных задач партии было необходимо лишить крестьянство независимости и уничтожить его культуру. В этих целях началось широкомасштабное наступление на такие крестьянские институты, как двор, сход, община, мельница (место разговоров о политике), рынок и даже церковь и традиционные праздники, обеспечивавшие самоорганизацию и социальную автономию крестьянства. Был отдан приказ о закрытии церквей и проведении антирелигиозной кампании. Деревенскую элиту заставили замолчать, священников сажали в тюрьмы, представителей сельской интеллигенции, отказавшихся служить агентами государства, подвергали травле. На крестьян преуспевающих, привыкших свободно высказывать свое мнение или просто добившихся успехов в хозяйствовании, навешивали ярлык «кулака», их арестовывали и депортировали. За весь XX век мир видел мало столь ужасных эпизодов массовых репрессий, в результате которых крестьяне утратили контроль над средствами производства и собственным экономическим будущим. Коллективизация стала кульминацией атаки на крестьянство, его культуру и образ жизни.

Во многом книга «Крестьянский бунт в эпоху Сталина» является продолжением одной из моих ранних работ, посвященной роли советских заводских рабочих — «двадцатипятитысячников» в кампании по коллективизации (The Best Sons of the Fatherland: Workers in the Vanguard of Soviet Collectivization. New York, 1987). Эта работа представляет собой исследование слоя горожан, ставшего социальной базой сталинской политики, рассматривает особенности популистского политического курса того времени и поддержку, оказанную режиму рабочим классом. В широком смысле она посвящена коллективизации и революции. «Двадцатипятитысячники» отправлялись в деревню, будучи полностью уверены, что социализм приживется в ней в полной мере. Однако их уверенность быстро испарилась, когда они погрузились во враждебный крестьянский мир, которому были по большей части чужды и рабочие, и город, и социализм в его сталинской трактовке. На страницах книги представлена вся грандиозная ироничность ситуации, в которую попали лучшие из лучших представителей «передового класса», увязшие в глуши деревенской России. Их судьба может быть понята как метафора умозрительно сконструированной пролетарской революции — детища нестабильности в городах, дела рук мечтателей и лидеров, жаждущих власти. Она была обречена на провал в силу сложившегося в России социально-экономического уклада (во многом похожего на тот, который позже назовут характерным для развивающихся стран) и традиций ее политической культуры.

Данная книга посвящена исследованию обстановки в деревне, которая встала на пути революции и, возможно, с самого начала предопределила ее судьбу. Главный предмет анализа — политика крестьянства в тот период, когда оно осознало все последствия революции для деревни, поскольку главное противоборство в России всегда шло не столько между классами (в традиционном, западноевропейском понимании их здесь, по сути, не существовало), сколько между городом и деревней, государством и крестьянством, и его результат никогда не был однозначным. В эпоху Сталина политическая деятельность крестьян приняла форму сопротивления коллективизации. В книге рассматривается крестьянское сопротивление в широком смысле слова — включая как методы борьбы деревни против коллективизации, так и общепринятые стратегии сопротивления, нашедшие применение в разразившейся в СССР гражданской войне между государством и крестьянством. В этой войне, где главную роль сыграли сила и власть, в итоге одержало победу государство, располагавшее мощным репрессивным аппаратом, который позволял вовремя подавлять очаги сопротивления. Но то была пиррова победа: результатом коллективизации стало объединение подавляющего большинства крестьян против государства и его политического курса. Еще долгое время после сталинских кампаний по коллективизации озлобленное крестьянство продолжало вести непрекращающуюся и необъявленную войну с колхозом, используя арсенал повседневных пассивных форм сопротивления. В той самой деревне, которую революция пыталась преобразовать, она и потерпела поражение. Таким образом, подтверждается тезис о том, что Октябрьская революция и сложившийся в эпоху сталинизма военно-промышленный комплекс СССР с самого начала опирались на фундамент в виде деревни, неспособной удовлетворить нужды пролетарской революции и поддерживать статус сверхдержавы, что в полной мере проявилось в конце XX века.

Книга «Крестьянский бунт в эпоху Сталина» представляет собой попытку восстановить «утраченную главу» советской истории. Эта глава имеет огромное значение, ведь крестьянское сопротивление коллективизации вылилось в крупнейшее со времен Гражданской войны восстание против советской власти. В ней рассказывается о крестьянстве, находящемся на грани уничтожения, крестьянское сообщество, его культура и политика рассматриваются сквозь призму сопротивления. История крестьянского бунта необычайно интересна с чисто человеческой точки зрения. Героями книги выступают мужчины и женщины, пытавшиеся защитить свою общину, семью и веру от жестоких посягательств сталинизма. Как и в своей первой книге, я стараюсь по мере возможности предоставлять слово очевидцам и непосредственным участникам событий. Сопротивление властям оказывали не все крестьяне, но решившиеся на это пользовались множеством различных способов. Некоторые проявляли подлинный героизм, однако эта книга не о героях, о об обычных людях, доведенных до отчаяния варварской политикой государства. Слушая их рассказы, вспоминая деяния жителей деревни Началово или баб из Бутовской, мы восстановим некоторые утерянные страницы советской истории.

Работа над книгой началась в середине 1980-х гг. и была завершена в рамках проекта университета Торонто «Эпоха Сталина: исследования и архивы» по гранту Канадского научного совета социальных и гуманитарных исследований. Также работе помогли гранты. Национального фонда искусств и гуманитарных наук, Американского совета научных сообществ, Американского философского общества, Совета по исследованиям в области социальных наук, Фонда Бернадотты Шмитт, Совета по международным исследованиям и обменам, Научного совета Канады по общественным и гуманитарным наукам и Фонда Коннаута. Одна из ранних версий шестой главы книги впервые была напечатана в «Русском ревю» (The Russian Review. 1985. Vol. 45. No. 1). «Журнал современной истории» («Journal of Modern History») дал разрешение на публикацию фрагментов статьи, появившейся там в 1990 году.

Я выражаю благодарность Барбаре Клементе, Шейле Фицпатрик, Стивену Франку Уильяму Хасбэнду, Трейси Макдональд и Кристине Воробек, ознакомившимся с рукописью, высказавшим замечательные критические суждения и сделавшим ценные наблюдения по поводу прочитанного. Я также благодарна Кари Бронаф, Джеффри Бердсу, Коллин Крейг, В.П. Данилову, Тодду Фоглсонгу, Томасу Грину, Нене Харди, Джеймсу Харрису, Дэну Хили, Нэнси Лейн, Эйлин Коней Манийчук, Джейн Ормрод и Памеле Томсон Веррико за их критику, советы и поддержку. Искренне признательна Татьяне Мироновой за неоценимую помощь в проведении исследований, а также директору Российского государственного архива экономики Е.А. Тюриной и ее превосходному коллективу, без их участия и расположения моя работа в Москве не была бы столь приятной. Особенно мне хотелось бы поблагодарить моего друга и коллегу Роберту Маннинг, которая великодушно поделилась со мной материалами своего исследования советской деревни 1930-х гг. и постоянно оказывала мне свою помощь. Моей семьей в Москве стали Зоя Викторовна и Мария Федоровна, и именно им я обязана своим вдохновением. Наконец, хочу упомянуть Шарика, без которого эта работа не состоялась бы.

Линн Виола

Торонто, Онтарио Январь 1996

В эпоху коллективизации в яростной и кровавой схватке сошлись две культуры, находившиеся на пике взаимных противоречий. Это была разрушительная по своим последствиям кампания по внутренней «колонизации» крестьянства и его полному подчинению. По сталинскому плану построения государства от крестьян требовалась «дань» (хлеб и прочая сельскохозяйственная продукция), которая направлялась на продажу за границу, на снабжение продовольствием городского населения и Красной армии — одним словом, на удовлетворение бесконечных нужд первоначального социалистического накопления [1] . Коллективизация должна была создать механизм извлечения жизненно важных ресурсов (таких, как зерно, рекруты, рабочая сила) и подчинить крестьян государству с помощью мер жесткого и всепроникающего административного и политического контроля. В погоне за этими целями власть стремилась лишить крестьян автономии и искоренить крестьянскую культуру, насильно сделав ее частью господствующей культуры. Раскрестьянивание [2] , вызванное проводившейся коммунистами индустриализацией, насаждением социализма и бесклассового общества, набирало обороты в ходе борьбы самопровозглашенных сил «современности» с «темнотой» и отсталостью деревни. Хотя коммунистическая партия публично объявила коллективизацию «социалистическим преобразованием» деревни, в действительности речь шла о противостоянии культур, по сути о гражданской войне между государством и крестьянством, городом и деревней.

С началом коллективизации для крестьян наступил настоящий конец света. Нараставшей волне репрессий они ответили ожесточенным сопротивлением, ознаменовавшимся созданием собственной идеологии, оппозиционной государственной. Эта идеология отрицала коммунистическое мировоззрение и легитимность советской власти, заклеймив ее как Антихристову. Крестьяне восстали против «нового крепостного права», уничтожая свое имущество (обреченное угодить в прожорливую пасть колхоза), из-за которого они могли быть причислены к «кулакам». Миллионы бежали, как встарь, в город или в глухую степь, где семьи искали убежища, а молодежь вступала в ряды формирований, которые власть окрестила «кулацкими бандами». Другие искали справедливость в родной деревне и ограничивались выступлениями на собраниях по коллективизации и письмами в адрес центральных властей в тщетной надежде, что Сталин, Калинин и ЦК ВКП(б) защитят их от произвола на местах. Когда мирные средства потерпели неудачу, крестьяне обратились к насилию. Поджоги, нападения, самосуды и убийства местных чиновников и активистов разрушительной волной прокатились по сельской местности. В 1930 г. более двух миллионов человек участвовали примерно в 13 тыс. бунтов. Угрожающие масштабы крестьянского сопротивления внушили Народному комиссариату земледелия мысль, что на селе орудуют «темные силы», а первый секретарь обкома Центрально-Черноземной области И.М. Варейкис пришел к выводу, что там, «вероятно, существует определенный контрреволюционный, эсеровский центр, который руководит этим делом»{1}.

Восстание крестьян против коллективизации стало высшей формой проявления народного сопротивления в Советском государстве с момента Гражданской войны и одним из многочисленных «белых пятен» [3] в его истории. Многие десятилетия ученые СССР старательно обходили эту тему стороной. Если же события того времени все же становились предметом обсуждения, то их представляли в искаженном виде в псевдомарксистских терминах «классовой борьбы», «восстания кулаков» и «контрреволюционного террора». Западные ученые также избегали этой темы, предпочитая анализировать политический курс государства в целом, исходя из традиционного представления о российском крестьянстве как об исторически пассивном и бездеятельном слое общества внутри тоталитарного монолита {2} . Позже Шейла Фицпатрик провела исследование крестьянского сопротивления в период коллективизации и пришла к выводу, что крестьяне «относились к ней [коллективизации] фаталистически» {3} .