Крестьянское восстание
Шрифт:
Губец сдвинул брови, провел рукой по волосам и задумался.
– Хорошо, мама, – сказал он, наконец, – пусть будет по-вашему, раз уж так. Я знаю, по закону господин Тахи не имеет права забрать Джюро в солдаты. Но парень прав. Что такое нынче закон? Сабля и виселица. Пойду к старому Тахи. Я скорее согласился бы потерять лучшую корову, чем идти к нему, но все-таки пойду, раз уж я дал клятву матери Джюро, хотя я и не знаю точно, можно ли считать этого старого насильника здешним господином. Не буду ни просить, ни кланяться, а скажу только правду. Завтра, значит, придется отведать этого кислого яблока. Ты, Дядаро, скажи своим домашним, на чем мы порешили, и можешь завтра пойти в Брдовец и сказать Юрко и Яне, пусть будет по-вашему и пусть девушка все приготовляет. Что ж, хорошо так, мама?
– Да, сын мой, – ответила старуха, – делай, как лучше; я знаю, что ты поступишь умно.
– Ну, спасибо вам, спасибо, дорогой дядя. Теперь конец нашему горю! Эх, Яна, Яночка, душа моя! Бог даст, в будущем году будем вместе собирать виноград! – от радости парень подбросил в воздух шапку.
Но в эту минуту со стороны Голубовца послышался конский топот. Матия посмотрел в ту сторону и вздрогнул; потом сказал парню:
– Темнеет. Возвращайся в село, Джюро, и делай, как я тебе сказал; а вы, дорогая мама, идите в дом, я скоро приду.
– Хорошо, – весело сказал Джюро. – Прощайте, дядя! Прощайте, бабушка, покойной ночи!
И он вприпрыжку побежал к селу, а старуха медленно поплелась к дому.
Губец спустился с холма к ограде. Через две-три минуты перед воротами остановился всадник на вороном коне. На нем был длинный черный плащ, на голове черная бархатная шапка набекрень. Это был крепкий черноглазый молодой человек. По горящему взгляду и по жестким чертам крупного лица видно было, что это человек нехороший.
– Добрый вечер, Мато! – закричал приезжий, соскакивая с коня.
– Это вы, уважаемый господин? – спросил Губец с удивлением.
– Да, я, – коротко ответил молодой человек, – ты удивляешься, что Степко Грегорианец приехал к тебе, а? Отвори ворота, чтоб я мог ввести коня. Мне надо сказать тебе несколько слов с глазу на глаз, понимаешь? Мы тут одни?
– Кроме моей матери, никого нет поблизости, – ответил Губец, посматривая на приезжего, и отворил ворота. Степко ввел вороного коня во двор, привязал его к дереву и сел на скамью под орехом.
– Садись, Мато, – сказал он, распахнув плащ, под которым виднелась широкая сабля и два пистолета за поясом. Матия сел.
– Я не хотел, чтоб меня здесь видели люди Тахи, – продолжал Степко. – Поэтому я приехал не через Сусед, а с другой стороны.
– Что прикажет ваша милость? – спросил Губец.
– Я приехал узнать – по сердцу ли вам ваш новый хозяин?
– А кто наш хозяин?
– Разве вы еще не почувствовали его кнута? – язвительно спросил Степко.
– Вы спрашиваете о Тахи, – сказал Губец, – чувствуем ли мы его кнут? Он ранит нас до крови.
– Вы и дальше будете слушать его?
– Кого же слушать, раз он наш законный хозяин?
– Разве ты не знаешь, на чьей стороне право?
– Откуда нам знать? Мы кметы. Закон – ваш, суд – ваш. Посмотрим, что скажет суд.
– Не прикидывайся, Мато, – проговорил нетерпеливо молодой господин Грегорианец, облокотившись на колено и глядя в землю. – Ты не такой кмет, как все остальные, ты человек умный. Суд! К черту суд, если он несправедлив!
– Так вы, господа, сделайте так, чтоб он стал справедливым.
– Мы этого и хотим. Ты здешний, а тут каждый ребенок знает, что Стубица законное имение моей тещи.
– Знаю, что так было.
– И есть, перед богом и людьми! Ты знаешь также, что Тахи его отнял, как разбойник.
– Знаю, что дело было нечисто, потому что оп приехал ночью, а не средь бела дня.
– Ладно. Ну, скажи, мучила ли вас моя теща, угнетали ли вас мы, ее зятья?
– Нет.
– Ну, вот видишь, Мато, а теперь что творится? Скажи, скажи сам. Тахи вас обдирает, отнимает у вас скот, землю, а теперь погонит ваших сыновей биться с турками. Что ж, вы с этим согласны?
– Нет, – ответил спокойно Губец.
– И вы молчите?
– А что ж мы можем? Скажите, что? – отрезал Губец и спокойно посмотрел на вельможу.
– Требуйте справедливости.
– А кто нам ее даст? Почему вы не скажете все это бану, суду?
– Уже сказали. Но плохо помогает.
– Какой же это бан, если он не заботится о справедливости? Коль уж вы, господа, ничего не можете, то что же можем мы, крестьяне?
– Очень просто. Вас много. У вас есть кулаки, косы и ружья. Навалитесь!
– А вы помиритесь с Тахи и будете нас вешать?
– Клянусь господом богом, что нет. Я приехал не только от своего имени или от имени моей тещи. И мой отец, подбан, так же думает.
– И ваш отец? Честь ему и слава. Справедливый человек, наш человек.
– Видишь, я приехал с полномочиями.
– Но скажите мне, уважаемый господин, я в толк на возьму: баи так говорит, а подбан – эдак; кто же говорит правильно?
– Бан – зять Тахи.
– Верно, это вы хорошо сказали, – горько усмехнулся Губец. – И господа иногда с пути сбиваются. Наши спины это знают, и много раз уж во мне кипела кровь, потому что мы, крестьяне, все же не скотина. Но почему вы приехали именно ко мне, Матию Губцу, уважаемый господин?
– И ты еще спрашиваешь? Ты же прекрасно понимаешь. Ты кмет, но во всем крае крестьяне тебя слушают больше, чем приказчика и кастеляна, больше, чем самого помещика. Как ты скажешь, так оно и будет. Когда крестьяне ссорятся, они приходят к тебе на суд, потому что ты умен, потому что ты знаешь больше других. А разве они не приходили к тебе с жалобой?
– Приходили.
– Помни, что старые господа были к тебе добры, считались с тобой.
– Что я должен сделать? – спросил крестьянин, вставая.