Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма
Шрифт:
§ 12. Одним из величайших преступлений коммунистической власти является отказ работать с демократией Европы, как то: Америкой и других, следствием чего была блокада и бойкот России и ее экономический упадок. Новая Революционная власть ставит ближайшей задачей завязать самые близкие сношения с упомянутыми демократическими государствами через посредство своих представителей социалистов, которых коммунистическая власть по принципу Николая Кровавого изгнала из своей родины, участие которых в строительстве России новая Революционная власть считает необходимым.
§13. Уставший от внешней и внутренней войны русский народ нуждается в прочном мире, и новая власть заявляет, что все усилия будут приложены к тому, чтобы достигнуть мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами.
§14. Впредь до установления постоянной верховной власти Российской республике потребуются денежные знаки и обязательства, имеющие государственное значение. А потому все ранее и теперь существующие являются действительными и имеют хождение на территории, занимаемой восставшей группой.
§15. Принимая во внимание, что Коммунистическая власть своими террорами и зверскими расправами сильно запугала народ, новая власть предлагает всем сочувствующим и проводящим в жизнь настоящую декларацию избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти»{774}.
В декларации подтверждается главная мысль программных документов Сапожкова о приверженности восставшего крестьянства идеалам Октябрьской революции, которые «служат фундаментом в строительстве России». При этом дается несколько иная трактовка ответственности коммунистов за отход от вышеупомянутых идеалов. Если в документах Сапожкова шла речь о коммунистической партии и Ленине, как фигуре, стоящей в глазах крестьян как бы над партией, то в документах повстанческого движения 1921 г. подобных формулировок не встретишь. Ленин рассматривается в общем ряду с остальными большевистскими лидерами. В декларации Серова вместо коммунистической партии вводится термин «коммунистическое правительство». Таким образом, к 1921 г. крестьянское сознание эволюционизировало от признания вины за отдельными коммунистами, затем партией в целом, за исключением вождей, к осознанию факта полного перерождения большевистской партии, включая ее руководство. Нами не выявлены лозунги, воззвания и другие документы, исходившие из крестьянской среды в указанный период, содержащие призывы «за Ленина», «за интернационал» и т. п.
Наряду с этой новацией в 1921 г. в документах повстанческого движения появляется мотив, отсутствовавший прежде, обусловленный вышеизложенными обстоятельствами. В декларациях Попова и Серова говорится о монархической угрозе и подчеркивается решимость повстанцев всеми силами ей противостоять. Отдельным пунктом в декларацию включено положение о запрете партии монархистов заниматься всякой политической деятельностью. Среди масс повстанцев на эту тему распространялось множество слухов.
На наш взгляд, это объясняется фактом осознания крестьянством перерождения советской власти, появления у ее руля «бывших буржуев и помещиков». А поскольку те всячески этой власти вредили, нетрудно было предугадать дальнейшие их шаги — восстановление монархии и помещичьего землевладения.
Во многих пунктах декларации Серова говорится о необходимости устранить введенные советской властью ограничения свободы хозяйственной деятельности. Прежде всего объявлялась свободная торговля, восстанавливалось право «мелкой частной собственности». Декларация провозглашала борьбу с «крупным капиталом», «допуская концентрацию капитала и земель только в руках артелей, созданных самим же народом». Это свидетельствовало о ее социалистической направленности. В документе говорилось о необходимости восстановления нормальных экономических отношений между Россией и зарубежными демократиями, оборванных по вине большевиков, а также «мирного соглашения со всеми враждебно относящимися к коммунистической власти государствами». Декларация провозглашала демократические принципы организации народной власти: «избирать власть на местах по своему усмотрению, до особого распоряжения Верховной Власти».
Так же, как и другие документы повстанцев, декларация пронизана ненавистью к коммунистам. Однако это не свидетельствует о ее антикоммунистическом характере. В документе специально оговаривается, что повстанцы признают за коммунизмом «великое будущее и идею его священной» и не собираются противопоставить этой идее «силу штыка». Они выступают против «спекуляций на коммунизме» «насильниками комиссарами», а также против «принудительной государственной коммуны». Таким образом, развивается идея, общая для всего крестьянского движения в годы Гражданской войны: коммунизм и коммунистическая партия — понятия разные.
В то же время необходимо указать, что в 1920–1921 гг. в Поволжье меняется отношение крестьян к действующим и насаждаемым сверху коммунам. Если раньше они, как правило, относились к ним спокойно и конфликтовали лишь в случае возникновения земельных споров, то в данный период ситуация изменилась. В условиях продразверстки и обременительных трудовых повинностей крестьяне увидели, что коммунары оказались в более привилегированном положении: с них не «драли три шкуры», оказывали материальную поддержку, не гоняли на выполнение подводной повинности. Например, в декабрьском (1921 г.) докладе начальника милиции Городищенского уезда Пензенской губернии в уездком отмечалось: «Везде и всюду задают вопросы: «Почему советская власть делает снисхождение состоящим в артелях, освобождают их от трудовой повинности и других обязанностей, а нам же, не состоящим в артелях и несущим трудповинность, не оказывают материальной и продовольственной помощи, а за трудовую повинность платили бы солью (несмотря на то, что некоторые сельсоветы государственную разверстку выполнили полностью)»{775}. Коммуны становятся объектом нападения со стороны повстанцев, а также в ходе стихийных волнений крестьян вследствие того, что там имелись запасы зерна, фуража и продовольствия. Таким образом, разгромы коммун происходили по вполне закономерным причинам: они пользовались привилегиями власти, поддерживались ею. Именно поэтому крестьяне выдвигают лозунг: «Громи коммуны, долой коммунию!»{776}.
Идеи, изложенные в декларации Серова, повторяются в агитационно-пропагандистских документах других повстанческих отрядов, действовавших в Поволжье в 1921–1922 гг. Так, например, в воззвании не установленного отряда повстанцев, датированного мартом 1921 г., говорится «о свободе, сведенной на нет коммунистами», образовавшими «равный дворянству» класс и давшими «остальным гражданам» лишь «угнетение и расстрел»{777}. В листовке «Первой народной армии Охранюка-Черского» [одного из активных повстанческих отрядов. — В. К.], датированной апрелем 1921 г., указывалось: «Боремся мы за социализм, чтобы у нас не было ни помещиков, ни банкиров, ни фабрикантов, а жили бы все своими вольными, спокойными и честными трудами. Каждый труженик, работая на фабрике или обрабатывая землю, пользуется частной вечной собственностью, все фабрики и заводы не принадлежат частным или отдельным лицам, а принадлежат Республике»{778}. Командир повстанческого отряда С.Н. Сарафанкин (Сарафанов) называет свои приказы «приказами по советской республике восставших войск»{779}. В воззвании другого, не менее известного командира заволжского повстанчества — Аистова к «трудовому казачеству» и «красноармейцам всей России», относящемся к апрелю 1921 г., акцентируется внимание на начавшейся в стране «ползучей контрреволюции», прикрываемой коммунистами{780}. Еще один крестьянский вожак, Ф. Котушков, в своем приказе по вверенным ему «отрядам восставших войск» от 1 июля 1921 г., объявляя благодарность партизанам, отличившимся в ходе пятичасового боя с карателями, заявил, что пролитая кровь «за священные идеи, воодушевляет нас все более и более на новые решительные действия с самозванцами и палачами коммунистами». «Самозванцами» он называет коммунистов по причине их несоответствия носимому званию{781}.
Таким образом, анализ выявленных лозунгов и документов крестьянского движения в Поволжье 1918–1922 гг. показывает, что по своему характеру это движение не было контрреволюционным и антисоветским. Об антикоммунизме крестьян можно говорить лишь в том смысле, что их движение было направлено против «военно-коммунистической политики» находящейся у власти коммунистической партии. Поэтому, на наш взгляд, использующаяся в историографии терминология — «антикоммунистическое движение», антикоммунистические восстания», «антикоммунистический протест» и т. д. применительно к крестьянству Поволжья не совсем точна. В ней смешиваются два ключевых понятия — коммунизм (социализм) как идеология и коммунизм как политика большевистской партии периода Гражданской войны.
То, что крестьяне сумели отделить коммунизм (социализм) от коммунистов — явление, на наш взгляд, вполне закономерное. Оно проистекает из глубинных основ крестьянского менталитета: общинного, коллективистского. Кроме того, оно свидетельствует о слабости процесса проникновения в крестьянское сознание рыночных идеалов, а следовательно, и идущего с пореформенного периода процесса раскрестьянивания деревни. Именно поэтому деревня оказалась восприимчива к идеям большевизма, провела свою революцию, основанную на уравнительных, «социалистических» принципах. В этой связи характерно отсутствие в документах повстанцев упоминаний о частной собственности на землю — важнейшем атрибуте рыночной, капиталистической системы. Для подавляющего большинства крестьянства вопрос о собственности на землю был бесповоротно решен: земля является всенародным достоянием, и право на нее имеет тот, кто на ней работает. Этот принцип очень близок социалистической идеологии, поскольку также основывается на уравнительных принципах. Таким образом, антикоммунизм в крестьянской среде не имел соответствующей материальной основы, что свидетельствовало о слабости процесса раскрестьянивания в поволжской деревне в предреволюционный период.