Крейсер. Дилогия
Шрифт:
— Это было интереснее?
— Нет. Капитана подвергли исследованиям в лаборатории. И ему запомнилось только ощущение боли. Он, кстати, был интереснее, чем его торгаши. Но ненамного. Ему просто повезло открыть систему фит’данго.
— И кого же еще исследовали фит’данго?
— Капитана. Механика, кока и оружейника. Я пролистал мемуары капитана — и взялся за книгу, написанную доктором.
— Остаются доктор и навигатор. С ними общались?
— Да. Именно с ними.
— Почему?
— Я обратил на это внимание, еще когда читал мемуары боцмана. Он
— Чем-то похож на вас, а, док?
— Пожалуй.
— А навигатор?
— А навигатор был настолько погружен в мир расчетов и науки, что ему больше ни до чего не было дела. Вот и все. Не мешали бы курс прокладывать и оптимальное время-расстояние просчитывать. В свободное время он занимался теоретической навигацией. Кстати, вероятно, вы о нем слышали. «Навигация для дураков» Архора Тиорама.
— Вот как? Это он?
— Да. Это было написано уже на старости лет. А фит’данго стали всего лишь парой страниц в его мемуарах. Руководство о том, как их не раздражать. Они не любят громкие крики, истерики, слишком острые и резкие запахи. И все.
— Ни бесед, ни чего-то еще?
— Нет. Доктор был более откровенен. Но и там я почерпнул мало. И оставался вопрос: почему — эти двое? Почему не те?
— Кажется, я уже понял.
— Вы умны, капитан.
— Тут дело не в уме. Просто вы рассказывали так, что и дурак понял бы.
— Мне понять тогда было не так сложно. Я сам не слишком отличался от фит’данго по типу мышления. Вы же знаете их девиз?
— Все ради знания?
— Да. На языке фит’данго это намного сложнее. И для них все это не просто так. Это — действительно все. Свобода. Разум. Жизнь — своя или близких. Все, что потребуется для познания нового. Любой фит’данго даст пытать себя и свою семью… хотя у них нет семьи в нашем понимании… ближе всего к ним не люди, а муравьи.
— Муравьи? Я знаю, что фит’данго на них похожи…
— Но не знаете насколько. У них нет пар в нашем понимании. Есть — кладки, сделанные одной царицей. Фит’данго выполняют свои обязанности. Занимаются селекцией потомства на ранней стадии. И у них во многом коллективный разум. Они — эмпаты. Абсолютные. А если они собираются в одном помещении, их разум становится коллективным. Что известно одному из фит’данго — известно всем. Именно по этой причине они так небрежно относятся к жизни и смерти. У них даже нет имен. Имя не нужно для жизни. И им было чертовски сложно понять людей. Потому сразу четверых и отправили на лабораторный стол. Выбор, кстати, был не случаен. Эти люди были им более понятны, чем торговцы, одержимые своей выгодой. А беседовали они с теми, кто был близок им по духу. С исследователями.
— Вот оно что…
— Да. А тогда, ребенком, я понял только одно. Они — эмпаты. А я безумно хотел спасти свою сестру.
— Они прочитали ваши эмоции.
— И эти эмоции оказались чужды им. Но — интересны. Они стали исследовать меня. У них уже есть своего рода матрица человека. Его способности, возможности, прогноз развития. Прогноз этак на десять тысяч лет вперед.
— Это невозможно!
— Почему же? Кстати, фит’данго не играют в шахматы. Для них эта игра слишком примитивна. Как если бы вы, капитан, стали играть в куколки и кубики. И наши компьютеры, даже Тера-Z для них на уровне старых счетов. Сломанных.
Сарн распахнул глаза. Ученый говорил спокойно, даже со скукой. И капитан всей кожей чувствовал — он не врет. Ни капли не врет.
— Я заплатил собой за Люсию. Не могу сказать, что это было приятно. Больно. Страшно. Но… в одном фит’данго и я совпали по всем параметрам. Им было безумно интересно узнавать новое. Мне — тоже. И ради новых знаний я терпел все, что со мной проделывали.
— Полагаю, что именно — вы мне не расскажете?
— Самой невинной вещью была трепанация черепа. Заметим, я был в полном сознании при любой операции. Но это было не так важно. Важны были их знания. Я получил свободный доступ к их компьютерам — и впитывал информацию часами.
— К их компьютерам? Но у фит’данго нет своих компьютеров. И кораблей. И даже зданий. Или все это расположено под землей?
— Нет. Все это расположено на поверхности земли.
— И никто этого не заметил?
— Конечно. Рядом с компьютером фит’данго может пройти сотня человек и даже не понять, что это такое. У них биологическая цивилизация. Цивилизация, которая может путешествовать в космосе. Но недалеко. Их система полностью освоена. Большего им не надо. Имеющееся количество фит’данго позволяет функционировать с максимальной эффективностью. Посольства накапливают знания и передают их на родину. И все. Этого довольно.
— Знание ради знания? Непримененное?
— Иначе галактикой давно бы правили фит’данго.
— Я не сказал бы, что они стремятся к власти.
— Ну да. Фит’данго — цивилизация, пошедшая по иному пути развития. Поэтому мы, наверное, никогда не найдем общего языка с человечеством. Поэтому любой человек пройдет мимо нашего компьютера, как мимо обычной лужи.
— Лужи?
— Да. Биокомпьютеры. Невероятно сложные, невероятно технологичные — и живые. Полуразумные. Способные сами выбирать, с кем им работать. И видящие цель своей компьютерной жизни также в накоплении знаний.
— С вами они работали, док?
— Да.
— Я заметил, вы сказали: «Мы, наверное, никогда не найдем общего языка с человечеством». Относите себя к фит’данго?
Доктор пожал плечами:
— Не знаю. В своем роде я тот же Маугли. Ребенок, воспитанный волками, ребенок, воспитанный фит’данго… Разница между нами только во времени и пространстве.
— И в образовании, полагаю.
— И это тоже. Но мы отвлеклись, капитан. Что я могу предложить вам? И что вы можете предложить мне?