Крейсера
Шрифт:
Сергей Николаевич остался человеком скромным:
– Можно рублей… ну хотя бы сорок.
– Так и запишем: четыреста рублей в месяц на всем готовом… Предрекаю: на подводных лодках вас ждет удивительная жизнь и быстрая карьера! – обещал Беклемишев.
– Не сомневаюсь, – бодро отвечал Панафидин.
Будущее вдруг обрело небывалую ясность.
И весь мир озарился волшебным чарующим светом…
…………………………………………………………………………………..
Пока суд да дело, Панафидин поселился в номерах общежития при Морском собрании, где обитали неприкаянные офицеры флота, потерявшие корабли и ждущие свободных вакансий.
– Тут и на воде-то не знаешь, как удержаться, а вы еще под воду полезли. Да ведь у Беклемишева на «Шилке» собрались отпетые – вроде клуба для самоубийц… Еще пожалеете!
Лейтенант с крейсера «Новик» (который, подобно «Варягу», взорвался у Сахалина) весь день терзал гитару:
В проливе чужом и далеком,Вдали от родимой земли,На дне океана – глубокоЗабытые спят корабли…Из окон виделся рейд, и флагманская «Россия» по-прежнему держала котлы «на подогреве» – в боевой готовности. Между кроватями слонялись без дела офицеры, а в углу солидные механики с утра до ночи распивали пиво. Оттуда слышалось:
– У меня приятель! Такой сукин сын, не приведи бог. Уже запатентовал в Питере свое изобретение. Особый пресс для глажения брюк. Матросня по субботам с утюгами по кораблям мечется. А тут сложил сразу дюжину, под пресс сунул – дерг, и готово! Складки, пишет, получаются идеальные. На выставке «Лиги Обновления Флота» сам государь император выразил ему высочайшее внимание… Теперь за этот патент он оторвет!
Панафидин зевнул. Конечно, никто не спорит: складки на штанах необходимы, но если «Лига Обновления Флота» начала возрождение флота со штанов, то эти господа офицеры еще не скоро дождутся свободных корабельных вакансий. А на соседней койке лейтенант с «Новика» припадал к гитаре:
Там мертвые спят адмиралыИ дремлют матросы вокруг.У них прорастают кораллыМеж пальцев раскинутых рук…Мичману все надоело. Решил прогуляться. Надел свежий воротничок с лиселями. Прицепил кортик. Взял в руку перчатки.
– Вы не знаете, что сегодня в Морском собрании?
– Лекций никаких, – ответил сосед. – Библиотека открыта. Ну и ресторан, как водится… не без этого!
На улице мичман купил с лотка пачку папирос «Дарлинг» (10 штук – 20 копеек), прочел на коробке стишата: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю». На минуту Панафидин представил себе поэта, который, содрогаясь в муках творчества, надеется заработать трешку на пропитание. Черт побери! Один соблазнил императора складками на штанах, другой убедил табачного фабриканта в своей гениальности. Каждый сверчок старается занять свой шесток.
В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший
– Мне смешно, – без смеха сказал мичман.
Перед матросом-калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль, и матрос ему поклонился:
– Спасибо, ваше благородье. Кормиться-то надоть…
Мичман проследовал в ресторан и в дверях ресторана, почти нос к носу, столкнулся с Игорем Житецким, который обдал его запахом лоригана, а идеальный пробор в прическе Житецкого лоснился от превосходного бриллиантина.
Друг гардемаринской юности широко распахнул объятия:
– О, Сережа! Милый ты мой, как я рад…
Панафидин даже отступил назад в удивлении:
– Ты? А я ведь, Игорь, искал тебя.
– Где?
– По всей Японии, среди пленных с эскадры адмирала Рожественского. Но не нашел… Кладо тоже не обнаружился.
– А меня на эскадре и не было, – спокойно отвечал Житецкий. – Неужели я такой дурак, чтобы влезать в эту авантюру? Николай Лаврентьевич тоже не верил в успех Зиновия.
– Но ехали-то вы на эскадру Рожественского.
– Мало ли что! Важно было уехать… Что мне здесь, в этой дыре? А в Питере жизнь бьет ключом. Такие перспективы… захватывающие! Именно теперь, когда от флота остались разбитые черепки, кому, как не нам, молодежи, делать карьеру? Ведь уже ясно: старики опростоволосились при Цусиме, на смену этим архивным дуракам приходит новое поколение… такие, как мы!
Только сейчас Панафидин заметил на плечах Житецкого эполеты лейтенанта, а на груди приятеля, подле Станислава, посверкивал эмалью и орден Владимира (правда, без мечей).
– За что? – спросил он, стукнув ногтем по ордену.
Житецкий прикинулся наивным юношей:
– Даром не дают. Делали для победы все, что могли. Не всем же стрелять из пушек… Ну, ладно. Об этом потом. Ты сюда? – Он показал в зал ресторана. – Тогда мы еще увидимся…
Панафидин засел в углу ресторана перед бутылкой коньяку. Старая обида ворочалась в душе, почти физически ощутимая. Конечно, зависть ни к чему, но… «Уже лейтенант!»
– Ладно, – сказал он себе, залпом выпивая две рюмки подряд. – Черт с ними со всеми. Поныряю на подлодках с полгодика и заслужу эполеты лейтенанта… честно!
Вернулся в ресторан Житецкий и, проходя мимо, с дружеской лаской обнял его за плечи:
– А чего ты в углу? Пойдем за наш столик. У меня там своя компания. Собрались люди полезные… для тебя тоже.
Панафидин до краев наполнил третью рюмку.
– Игорь, ради чего ты вернулся во Владивосток?
– А ты не догадываешься, дружище?
– Признаться, нет.
– Я приехал свататься к Вие Францевне. Можешь считать, что приглашение на нашу свадьбу тобою уже получено…
Коньяк глухо шумел в голове мичмана.
– Поздравляю… приданое богатое, не правда ли?
На лице Житецкого отразилась гримаса отвращения:
– Дело не в деньгах, и ты меня хорошо знаешь. Дело в чувствах, а Вия Францевна давно испытывает их ко мне.
– А ты?
– Что я?
– Испытываешь?