Криминальная история России. 1995 – 2001. Курганские. Ореховские. Паша Цируль
Шрифт:
А вчерашний вызов к лейтенанту-воспитателю просто позабавил его.
Должность воспитателя была при любом следственном изоляторе, вне зависимости от того, что контингент был взрослый и серьезный, умудренный большим жизненным опытом. Как ни странно, должность воспитателя полагалась и тут.
В корпус, где находился Цируль, недавно зачислили воспитателем молодого лейтенанта, который закончил один из педагогических институтов и был призван в Вооруженные силы. Однако каким-то образом этому лейтенанту удалось, вероятно, с помощью знакомых,
Он был зачислен в штат следственного изолятора Бутырки. А поскольку имел педагогическое образование, то тюремное начальство, узнав об этом, предложило ему должность воспитателя в одном из корпусов.
Вызов Цируля к воспитателю позабавил всю камеру. Цируль сам по этому поводу отпустил шутку, и вся камера дружно смеялась. Цируля, в возрасте пятидесяти семи лет, с двадцатью годами отсидки, с семью ходками вызывать к какому-то молодому безусому лейтенанту!
– Перевоспитывать будет! – под общий хохот пошутил Цируль.
На самом же деле вызов Цируля к воспитателю имел совсем другую цель, которой не знал даже сам лейтенант.
Лейтенант зашел в камеру Цируля в шесть часов вечера, когда рабочий день для работников следственного изолятора практически заканчивался. Он зашел вместе с корпусным. Войдя в камеру, он огляделся.
Обитатели камеры вместе с Цирулем внимательно смотрели на него. Лейтенанту было на вид около тридцати лет. Светловолосый, худощавый, в круглых очках с толстыми стеклами. Оглядев камеру, лейтенант сделал неуместное замечание, на которое братва никак не отреагировала.
Затем он перевел взгляд на Цируля и неожиданно обратился к нему:
– А вас, заключенный Захаров, попрошу следовать за мной.
– Зачем еще? – недовольно спросил Цируль лейтенанта.
– Попрошу не пререкаться! – сказал лейтенант строго.
Сокамерники Цируля внимательно следили за дальнейшим развитием происходящего. Цируль почувствовал это. Ему нужно было держать марку вора в законе и, прежде всего, показать перед сокамерниками его воровское превосходство над этим ментом.
Цируль медленно слез со шконки, так же медленно всунул ноги в ботинки и совершенно равнодушно направился к двери. Конвоир и лейтенант продолжали стоять. По тюремным правилам, Цируль должен был заложить руки за спину, скрестив их, и в сопровождении конвоира направиться по указанию тюремного начальника.
Однако Цируль шел совершенно раскованно, так называемой блатной походкой, характерной для зэков, не в сторону дверей, а в сторону дальняка, где располагался туалет. Он медленно подошел, расстегнул штаны и мощной струей помочился, издав при этом пару соответствующих моменту звуков. Братва восприняла это на «ура». Еще бы – по всем канонам криминального мира он показал свое презрение к тюремному начальству! А это было достаточно неожиданным. Неважно, хотел ли Цируль в это время мочиться, дело не в этом. Главное, он оказался на высоте. Многие из заключенных давились со смеха, другие с трудом сдерживали улыбки, чтобы не вызвать гнев тюремного начальства.
Лейтенант ничего не понял, а конвоир, стоящий рядом с ним, тоже заулыбался, но прихлопнул рукой рот, скрывая улыбку. Затем Цируль вышел, помыл руки, медленно подошел к своей шконке, тщательно вытер белоснежным полотенцем руки. После этого он сказал:
– Куда идти, вертухай?
Конвоир заморгал глазами. Лейтенант будто опомнился, что теперь очередь за ним.
– Ко мне в кабинет, – сказал он и пошел впереди.
Сокамерники провожали Цируля негромким улюлюканьем, показывая этим свое восхищение и высказывая своеобразные тюремные комплименты, которые были понятны только ему и им.
Пройдя по коридорам через несколько тюремных отсеков, Цируль оказался в небольшом кабинете воспитателя.
Кабинет был крохотный, скромно обставленный. Деревянный стол под зеленым сукном, два деревянных стула, стоящих рядом, какой-то допотопный шкаф с застекленными дверцами, портрет Дзержинского на стене.
Цируль осмотрелся и медленно присел на стул. Лейтенант сел рядом, пододвинул ему стеклянную пепельницу и пачку сигарет. Цируль посмотрел – это были сигареты «Ява».
– Курите, Захаров, если хотите, – предложил лейтенант.
Но Цируль покачал головой и достал из своего кармана пачку «Мальборо» с очень дорогой зажигалкой. Достав сигарету из пачки, прикурив, он затянулся и выпустил большое облако дыма в сторону лейтенанта. Тот как-то неловко замахал рукой, разгоняя дым, и начал беседу.
– Я вас, Захаров, пригласил не случайно. Я прекрасно понимаю, что перевоспитывать вас и уговаривать встать на путь законопослушного гражданина, наверное, уже поздновато.
Цируль, улыбнувшись, кивнул.
– Поэтому, – продолжал лейтенант, – я хотел просто с вами побеседовать о тюремной жизни.
– О тюремной жизни? – переспросил Цируль. – А что нового ты мне можешь сказать о тюремной жизни, лейтенант?
– Да нет, я хотел бы вам рассказать историю тюрем России, если, конечно, вам это будет интересно.
Цируль опять внимательно взглянул на лейтенанта. «Интересно, – подумал он, – какую цель преследует он? Зачем мне его история? Я сам знаю все не хуже его. Сколько зон, крыток за двадцать лет облазил».
Но лейтенант, взглянув на Цируля, вероятно, тоже понял недоуменный взгляд и решил уточнить:
– В общем, дело в том, что я собираюсь писать диссертацию об исправительно-трудовых учреждениях России. Вот, так сказать, решил, Павел Васильевич, с вами обменяться опытом. Я вам немного из теории, а вы мне – из практики, где были, как и что. Если, конечно, вы не возражаете, – добавил лейтенант.
– А чего мне возражать? – улыбнулся Цируль. – Валяй, читай лекцию!
– Какая уж лекция, – сказал лейтенант, – просто беседа. Вы же не знаете, наверное, Павел Васильевич, что уголовно-исправительной системе скоро будет сто двадцать лет. И это как бы профессиональный праздник тюремщиков.