Криминальное наследство
Шрифт:
— Ну смотри! — улыбнулся Вадим. — Если все-таки соскучишься, телефон Екатерины Васильевны у тебя есть… А что, кстати, твоя подружка, к которой ты раньше ездила? Поссорились, что ли?
— Вера занята у себя на фирме, пашет день и ночь как проклятая… Я хочу ее все-таки вытянуть к нам в гости, можно?
— Конечно, можно, девочка моя, приглашай на здоровье, лишь бы тебе было хорошо!
Так получилось, что через два дня после этого разговора совпали сразу два события: Сурин уехал по делам за рубеж на целую неделю и наконец-то впервые за все пролетевшее после заключения брака время вернулся в Москву Женька!
О последнем она узнала от Нины, которой, услышав долгожданную новость, едва не бросилась на шею! Видимо, Лопухин тоже здорово соскучился, потому что успел даже за ее спиной договориться с Верой и ждал ее назавтра, ровно в полдень, в комнате, которую та все еще снимала, не поменяв на что-то более приличное.
Лариса почти обезумела от радости — настолько, что едва не сорвалась с места и не полетела туда сразу, как услышала, что Женька в Москве. Хотя он ясно назвал время встречи, а тогда был уже довольно поздний вечер. Отрезвила ее Нина Степановна: теткино «Нет!» прозвучало столь жестко и убедительно, а брошенный на Ларису взгляд был преисполнен такого ледяного холода, что кидаться Нине на шею сразу же расхотелось.
Ночью она долго не могла уснуть, перебирая в памяти эпизоды их, как тогда казалось Ларисе, удивительного, необыкновенного романа, не в силах побороть возбуждения от предчувствия встречи с любимым человеком… Уснула уже на рассвете и едва не проспала, чего никогда бы себе не простила.
Отвез ее «к подруге», как обычно, охранник, которому велено было вернуться за Ларисой ровно через три часа. Хотя будь ее воля — велела бы и вовсе не возвращаться… Но вот чего-чего, а как раз собственной воли, как показали дальнейшие события, у Ларисы Сергеевны Суриной не было вовсе. Тогда она еще не понимала, до какой степени.
Женька за время их вынужденной разлуки умудрился похорошеть: ему здорово шли отросшие волосы, волнами падавшие на шею. При виде Лопухина у Ларисы упало сердце от неосознанной, но острой ревности неизвестно к кому, и она прямо с порога кинулась ему на шею, разревелась, словно глупая первоклашка.
— Ну-ну, прекрати. — Он почти сразу расцепил ее руки и, белозубо улыбнувшись, усадил Лару на продавленную Верину тахту. — Соскучилась?
— Женька… Женечка… Это ужасно, я не могу… не могу!
В ту минуту ей и вправду казалось, что брак с Суриным — ежедневная пытка, все хорошее позабылось вмиг, она искренне ощущала невозможность продолжать такую жизнь.
— Что значит — не можешь? — Улыбка пропала, теперь он смотрел на нее серьезно, чуть ли не осуждающе. — Еще как можешь! Ради дела, а значит, ради нашего будущего, можешь и сможешь! Думаешь, мне легко?
За несколько месяцев их романа Лариса так и не удосужилась разобраться или всерьез поинтересоваться, каким именно делом так серьезно занят ее Женька. Она вообще считала, что в чем, в чем, а в этом права как раз ее мать, часто повторявшая еще при жизни отца, что женщина не должна вмешиваться в дела мужа… вообще мужчин. Но в тот момент Лариса внезапно поняла, что наступило время спросить, ради чего именно она должна терпеть разлуку с Лопухиным, помимо их общего будущего. И спросила.
— Странно, — он отстранился от нее и прищурился. — Я же показывал тебе нашу литературу… Ты что же, так и не въехала?
Лариса нахмурилась, смутно припоминая:
— Ты имеешь в виду эти… Протоколы каких-то мудрецов?
— Не каких-то, а сионских… Скорее, комментарии к ним! Ты вообще-то слышала хотя бы о том, что против России в мире существует целое движение, в которое входят семиты — прежде всего евреи, а кроме них прочая «чернота»?..
— Слышала… — соврала она, не желая признаваться в своей необразованности. — А при чем тут ты… мы с тобой?
— Я работаю в молодежном патриотическом союзе, который в свою очередь является частью огромного всероссийского патриотического движения! Мы единственная сила, способная противостоять этим сукам!..
Лариса с изумлением отметила огонек фанатизма, вспыхнувший в глазах Лопухина, и, поскольку слово «патриотизм» у нее в последние годы ассоциировалось с церковью, спросила первое и единственное, что пришло в голову:
— Это, что ли… ну православное движение?
Евгений в ответ поглядел на нее как на последнюю дурочку и расхохотался:
— Это ж надо быть до такой степени неинформированной! Ты что, не в курсе, что церковники продаются любой власти, какая есть? Да ты пойми: чисто русских теперь, может, тысяч пять на всю Россию и осталось, да и то в глубинке, как у нас… Нет, дорогая! Наша цель — очистить нацию от чужаков, не позволить им завладеть Русью, какой она была еще тысячу лет назад!
Лариса вдруг ощутила где-то в глубине души легкий морозный холодок, пробежавший и исчезнувший.
— Женька… Но ты… То есть вы рассуждаете, почти что как в свое время Гитлер… Я читала и помню…
— Да что ты там могла читать! — с неожиданной злобой оборвал он ее. — Настоящей правды о Гитлере не знает никто, ее скрывают! Хочешь узнать?
— Нет! — Она сказала это бездумно, инстинктивно ощутив вдруг какой-то первобытный страх, и вновь бросилась Женьке на шею. — Я хочу тебя! И ничего больше не хочу ни знать, ни видеть, ничего и никого… Женька, я соскучилась, я обезумела, я…
Постепенно его напряженное тело смягчилось в Ларисиных руках: все-таки он был не железный, такой же мужчина, как все…
— У нас мало времени, — прошептала она, коснувшись губами его губ. — Всего три часа, нет, меньше…
— Ничего, нам хватит… — тоже прошептал он, сдаваясь и запуская руку под ее свитерок.
Через несколько минут оба напрочь забыли об их разговоре… Лариса-то и вправду забыла. Последней ее мыслью, прежде чем она и вовсе отключилась, была мысль о том, что все это ерунда, все равно главное не это дурацкое его «дело», а он… И для него — она! Сомнениям суждено было прийти гораздо позже. Сначала они посещали ее робко и редко, затем все чаще и упорнее.