Криминальные рассказы (сборник)

Кошко Аркадий Францевич

С этими словами начальник отпустил меня, оставив, однако, у себя ренту и три сотенных билета.

– Вот что! – сказал я Бородину. – Идите с моим агентом и укажите в Скатертном переулке дом, куда вас возили, а завтра в одиннадцать часов утра приходите опять ко мне.

Бородин указал дом, и мы навели у дворников справку о жильцах третьего этажа. Они оказались людьми смирными, не внушающими подозрений. Узнали мы и номер телефона квартиры. Но что же было делать дальше? Нагрянуть с неожиданным обыском – мне не хотелось, так как мошенников

могло случайно и не оказаться дома.

Взятая у Бородина рента могла быть тоже унесена, да, наконец, Бородин и не помнил номера своего билета, следовательно, даже при захвате аферистов последние смогут от всего отпереться, тем более что свидетелей не имелось. Поэтому я остановился на ином плане. За домом и особенно за квартирой третьего этажа было установлено наблюдение. Я же стал ждать завтрашнего ко мне визита Бородина.

Через несколько часов по установлению наблюдения прибегает один из агентов и докладывает, что из квартиры третьего этажа вышел Василий Гилевич, хорошо известный нам по ряду мелких мошенничеств.

Василий был родным братом Андрея Гилевича, убийцы студента Прилуцкого, громкое дело которого я уже описал в одном из предыдущих очерков. Очевидно, Бородина шантажировал этот «достойный» представитель не менее «достойной» семейки.

Я пригласил к себе в кабинет стенографа и дворника в качестве будущих свидетелей и усадил их к отводным трубкам моего телефона. Когда явился Бородин, я побеседовал с ним минут десять, стараясь уловить его манеру говорить, его язык, интонации голоса и т. п. После чего заявил ему: сидите смирно и слушайте!

Агент-стенограф, сидевший у одной из отводных трубок, приготовил лист бумаги и карандаши; дворник деликатно взял свою отводную трубку двумя «пальчиками». Когда все было готово, я подошел к аппарату.

– Барышня, дайте номер такой-то!

– Готово!

В трубке послышался женский голос:

– Я вас слушаю…

– Нельзя ли попросить к телефону господина начальника?

– Хорошо, сейчас!

Вскоре раздался мужской голос:

– Алло, я вас слушаю!

– Это вы, господин начальник?

– Гм… Кто говорит?

– Это я, Иван Прохоров Бородин, которому вы сегодня приказали явиться.

– Ну что, мошенник, деньги готовы?

– Не серчайте на меня, господин начальник! Ей-богу, к двум часам не достать, обещаны они мне в четыре. Вот я и звоню. Уж вы позвольте мне опоздать на два часа, ранее никак не справиться! Ведь пять тысяч – капитал, его сразу не соберешь!

– Ах ты, растяпа! Ах ты, сонная тетеря! Ну черт с тобой! Но помни что если в четыре не явишься – в двадцать четыре часа вылетишь из Москвы. А откуда ты телефон мой узнал? Разве на станции сообщают номер охранного отделения (и в голосе его послышалась тревога)?

– Никак нет, господин начальник! Я третьего дня, стоя у вашего стола, покуда вы писали, приметил номер вашего телефона, стоящего на столе.

– Ну ладно, проваливай! И помни: в двадцать четыре часа!

Затем

послышалось глухо: «Ротмистр, установите опять немедленно наблюдение за Бородиным!» После чего трубка была повешена.

– Вы успели все записать? – спросил я своего агента-стенографа.

– Так точно, все.

– А ты все слышал? – спросил я у дворника.

– Известное дело, – все! А только, господин начальник, я понимаю, что тут без убивства не обойтиться! – отвечал глубокомысленно дворник.

– Ну и понимай на здоровье! – сказал я смеясь.

Бородин, наблюдавший всю эту сцену, сидел ни жив ни мертв.

В нем, видимо, боролись разнородные чувства. С одной стороны, еще прочно сидел страх перед грозным начальником охранного отделения, с другой – он видел, что во мне нет и тени сомнения в наличности мошенничества; вместе с тем ему думалось, а что, если начальник сыскной полиции ошибается? Всю эту сложную гамму переживаний я прочел на его взволнованном красном лице.

К четырем часам я откомандировал моего помощника В. Е. Андреева с четырьмя агентами в Скатертный переулок для ареста всех людей, находящихся в «охранном отделении». Я рекомендовал ему пригласить с собой и участкового пристава с нарядом городовых, но В. Е. Андреев нашел, очевидно, это лишним и, понадеясь на собственные силы, отправился один исполнять поручение.

Через час он мне звонит и сообщает:

– Тут, Аркадий Францевич, получается неожиданное затруднение. Дело в том, что мы арестовали трех мужчин, переодетых жандармами, и женщину, находившуюся в квартире; но недоглядели за Гилевичем, который успел проскочить в заднюю комнату, заперся там на ключ и забаррикадировал дверь. Он заявляет, что при малейшей с нашей стороны попытке форсировать его убежище он пристрелит нас, как собак, из имеющегося якобы при нем револьвера. Что прикажете делать?

Ничего не оставалось как ехать самому. Зная, что Гилевичи люди довольно «предприимчивые» и не останавливаются ни перед чем, я вытребовал из полицейского депо непробиваемый панцирь, в каковой и облачился. В руки я взял портфель со вложенной в него пластинкой из того же, что и панцирь, состава и, приехав в Скатертный переулок, я прикрыл голову портфелем и подошел к дверям, за которыми находился Гилевич:

– Эй вы там, осажденный порт-артурец, сдавайтесь! Не заставляйте понапрасну выламывать дверей!

Гилевич сразу узнал мой голос и злобно отозвался:

– Что, за третьим братом приехали?

– Да уж я и не помню, за которым по счету. Одно знаю, что все хороши!

– Собственно, что вам от меня нужно?

– А вот выйдете, господин начальник охранного отделения, тогда и поговорим.

– Не советую вам, господин Кошко, подходить к двери, а то получите пулю в лоб!

– Полно, Гилевич, дурака валять. Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам, вам же хуже будет. Сами знаете, чем пахнет вооруженное сопротивление властям.