Криминальный мир. Испытание
Шрифт:
В общем, характер Аленки можно и потерпеть, если что не так, рассуждал Борис: я-то ведь тоже не лыком шит, и мой характер не сахар. Да и возраст уже немаленький! Ладно, если что, можно и потерпеть.
Однако все эти рассуждения оказались ошибочными. Характеры Алены и Бориса оказался категорически несовместимыми. Через полгода уже любой нормально начинающийся разговор супругов заканчивался жуткой руганью. Мирились, конечно: Алена все-таки была неравнодушна к Борису: всегда просила потом прощения, что и подкупало. Но потом – все заново. Правда, всегда оставалась надежда на восстановление отношений.
Как раз перед убытием Бориса в Париж в разгар ссоры Алена сказала, что находится «в положении»,
…Сейчас Шкаренков провожал свою новую очаровательную черненькую спутницу до дома с надеждой быть приглашенным «попить чайку», рассказывая ей по дороге разные историйки из своей прошлой спортивной жизни вперемешку с анекдотами, которые у него всегда были заготовлены, располагаясь по темам в голове и в идеальном порядке. Большая часть их была с бородами, но в разговор всегда вписывались. Мила, хотя слушала и рассеянно, но всегда отвечала, что называется, «в тему». Какая милая девушка Мила! Время от времени Борис поддерживал свою спутницу за локоть и, кажется, ей это нравилось. Борис взял такси: жила Людмила далеко не в центре, в округе Анкло Сен-Лоран, на правобережье Сены… Надежды оправдались: Мила предложила ему зайти, выпить «кофе или чего-нибудь».
Поднимаясь по лестнице на третий этаж к квартире Милы, Борис Шкаренков почувствовал какое-то смутное беспокойство, но постарался отбросить это чувство: компания девушки ему сейчас была необходима.
Достав из сумочки ключ, Мила открыла дверь.
– Разуваться? – на всякий случай осведомился Борис, заходя вслед за Милой в прихожую.
– Можно не разуваться, – Мила улыбнулась, – к тому же здесь это не принято, давайте придерживаться местных традиций.
– Да, я знаю, – отвечал Борис, также улыбаясь, и заходя вслед за Милой в комнату, – я просто так спрашиваю, из природной вежливости…
От неожиданности Борис осекся: на него смотрел зелеными, как болото, выпуклыми глазами жилистый субъект с небольшим пистолетом в руке. Жан Вассо, человек Виктора, небрежно показал стволом Борису «садиться» и Миле – знак зайти в комнату и указал на стулья:
– Не стесняйтесь, смелее, месье, мадемуазель, проходите, садитесь. Битый час уже вас ждем. Точнее, ждем мадемуазель Людмилу, но раз и вы пришли, не знаю, как вас зовут, тоже садитесь.
В кресле в углу комнаты сидел Сорно, из под густых сросшихся бровей сверля взглядом парочку. Чем-то он был похож на коршуна, готового приступить к поеданию добычи:
– Людмила, присаживайся! Кого это ты с собой привела, что это за перец?
Ранее, когда между Людмилой и Виктором пробежал холодок отчуждения, он почему-то перестал ее называть «Мила», хотя русского значения этого слова и не понимал.
– Меня зовут Борис, – подал голос Шкаренков, сделав вид, что не заметил оскорбление.
– Что он здесь делает? – обратился Виктор к Миле, не удостаивая вниманием ее спутника.
– Это мой гость… Какое, впрочем, для тебя это имеет значение?
– Если спрашиваю, значит, имеет, – весомо возразил Виктор и перевел жесткий взгляд черно-карих глаз с девушки на Бориса.
Изучающе рассматривая его, как вредное и противное насекомое, сделал внушение:
– Предупреждаю, не вздумай потом бежать в полицию! Вон она знает, проблем это и ей, и тебе только прибавит!
– Думаю, ему надо для профилактики мозг вышибить! – вмешался в разговор Жан Вассо, посмотрев на Бориса через прицел.
«Конкретно, даже слишком!» – напрягся Шкаренков. Вассо подошел к нему ближе и пистолетом показал, садиться. Ствол находился в двадцати сантиметрах перед носом бывшего спортсмена, кисть долговязого была расслаблена. Очевидно, бандит чувствовал полную безнаказанность и не ожидал никакого сопротивления. Однако Борис, хотя и не проходил систематического обучения самозащите без оружия, сработал четко, «на автомате». Помогли чувство опасности, реакция, двигательные навыки и кистевая сила теннисиста-профессионала: если к тебе летит мяч, надо его отбить, причем направить в корт наиболее неудобным для соперника способом. А сейчас Шкаренков мягко, но цепко схватил пистолет за ствол, рванул рычаг и зафиксировал его в положении «от себя», благо, что ствол не был на него направлен, затем резко ударил другой рукой, кулаком, в запястье противника. Координация Бориса не подвела, пистолет он отобрал с надежно, с запасом, но выстрел все-таки раздался. Пуля раздробила руку Вассо, впилась в стену под подоконником. Выстрел подействовал на Бориса, как дополнительный раздражитель и сильнодействующий допинг. В упор глядя на искаженное злобой лицо Вассо, Борис размахнулся и резко ударил его прикладом пистолета в область головы, сбоку. Жан Вассо крякнул и свалился: удар пришелся точно в висок.
Виктор, вытаращив глаза, насколько это было возможно для его типа лица, наблюдал за происходящим. Чувствовал он себя как игрок, сделавший нехилую ставку на скачках и увидевший, как его лошадь безнадежно проигрывает на финише. Сорно прекрасно знал из личного опыта, какие последствия влечет такой удар, в отличие от погорячившегося Бориса, и не удержался от комментария. Мрачно усмехнувшись, прохрипел: «Это ведь мокрое дело, уважаемый. И если ты думаешь, что в парижской тюряге тебя ждет курорт, глубоко ошибаешься…»
Видя шальные глаза Бориса, Виктор подумал, что в будущем не мешало бы самому начать носить с собой оружие. Да еще, пожалуй, не стоило горячиться, затевая в такой момент дискуссию с этим с виду интеллигентным, но оказавшимся таким крепким и физически, и духом новым знакомым Черниной. Лучше было бы учесть, что подобного рода упрек и боком может выйти.
Темный сверлящий взгляд Сорно из-под сросшихся бровей как будто притягивал… Наконец бывший теннисист пришел в себя, направил ствол на Виктора и выдавил, почему-то по-русски:
– Что уставился, ублюдок?
И эта его фраза как будто выбила из собственного мозга пробку, восстановив его нормальную реакцию: следующая получилась правильной, на этот раз, как положено, по-французски:
– Проваливай отсюда, пока не отправился вслед за приятелем!
Говорил Шкаренков на ломаном французском, но знал, что его все всегда прекрасно понимают, поймет и этот. Вызвать полицию Борису как-то в голову не пришло: чувствовалась личная вина в том, что здесь на полу лежит человек, интуиция подсказывала, что так будет правильно. С минуту назад полный жизни и агрессии, сейчас вон, скрючился в неудобной позе, не шевелится и кровоточит… Виктор не заставил себя долго уговаривать. Сначала, наклонившись над телом товарища, забрал из внутреннего кармана бумажник, ухмыльнулся, проинформировал: «Возьму». Затем вперевалку, как Борису показалось, важно, будто с достоинством, пошел к выходу. Никто ему и не собирался мешать, дверь хлопнула, зазвучали шаги на лестничной площадке, по ступенькам, потом все стихло.
…Борис, конечно, любил приключения, которые могут пощекотать нервишки, но не такие и не до такой же степени! Приключения должны быть позитивными и легитимными. Трупы, тем более, собственного производства, в его планы никогда не входили… После ухода Сорно Шкаренков еще сидел несколько минут, приходил в себя. О Миле и говорить нечего: она была как в анабиозе. Борис на всякий случай поискал пульс неподвижно лежащего убитого бандита: не прощупывался. В сущности, это и так можно было предположить по его искаженной физиономии и застывшим выпуклым стеклянным глазам.