Криппен
Шрифт:
— Ну и слава богу, — ответила она. — Сама-то я толпы недолюбливаю. Хотела отсидеться в каюте, пока не выйдем в открытое море. Но потом подумала: возможно, я никогда больше не увижу Европу и буду потом жалеть, что не взглянула на нее в последний раз.
— Об этом-то и речь, — встрял Эдмунд, подавшись вперед и слегка подозрительно взглянув на даму. Если уж завязался разговор, он решил тоже в нем поучаствовать. — Мне удалось уговорить его подняться на палубу с помощью точно такого же аргумента.
Женщина улыбнулась и взглянула на обоих своих попутчиков.
—
— Джон Робинсон, — последовал ответ. — Мой сын Эдмунд.
Назвав мальчика, он покосился на него — вероятно, именно из-за этого мистер Робинсон и не хотел подниматься на палубу. Хотя путешествие должно занять примерно одиннадцать дней, он был убежден: чем меньше случайных встреч, тем лучше, даже если им обоим придется обречь себя на полную изоляцию.
Однако Марта мгновенно почувствовала расположение к мистеру Робинсону — от него веяло спокойной респектабельностью, которая так нравилась ей в мужчинах. Марта слышала о том, что трансатлантические пароходы славятся многочисленными волокитами, но чувствовала, что этот господин не из таких. Его потупленный взгляд и унылый вид контрастировали с лихорадочным возбуждением других пассажиров.
— Вы направляетесь прямо в Канаду или продолжите путешествие?
— Скорее всего, продолжим, — ответил тот, хотя это было и не так.
— А дальше куда?
Мужчина задумался и облизнул губы. Мысленно представил себе карту Северной Америки и спросил себя, какой конечный пункт мог бы показаться правдоподобным. Хотелось назвать Нью-Йорк — но тогда возникал вопрос, почему они не сели на прямой рейс до этого города. Ну а на севере Канады, разумеется, ехать было некуда. Он зажмурился и почувствовал в груди тупой приступ паники, комок подступил к горлу, где вспыхивали и тут же гасли слова.
К счастью, ситуацию спас Эдмунд, сменивший тему разговора.
— На какой палубе ваша каюта? — спросил он. Мисс Хейз секунду помедлила, затем повернулась к мальчику.
— Во втором классе, — ответила она. — В общем-то очень милая каютка.
— А мы в первом, — сказал Эдмунд. — Правда, у нас койки, — добавил он недовольно.
— Мистер Робинсон! Это вы, мистер Робинсон? — Громкий крик за спиной заставил всех троих обернуться. Перед ними возвышалась миссис Дрейк из каюты А7 — она блаженно улыбалась, словно кошка, наевшаяся сливок, а рядом, с угрюмым видом стояла ее дочь Виктория. Миссис Дрейк надела другую шляпку — на сей раз гораздо более замысловатую — и зачем-то держала в руках зонтик от солнца. Ее идеально круглое лицо при виде них засияло от счастья, хоть она и окинула мисс Хейз неприязненным взором, словно подозревая, что эта женщина — из рабочего класса и, стало быть, не годится для изысканного общества.
Виктория пристально посмотрела на Эдмунда и недоверчиво сощурилась.
— Я — миссис Дрейк, — добавила через мгновение пожилая дама, чтобы вывести из замешательства не узнавших ее попутчиков. — Мы познакомились, когда я с дочерью искала свою каюту.
— Ах да, — сказал мистер Робинсон. — Миссис Дрейк. Рад новой встрече.
— Какое совпадение — мы познакомились внизу, а потом, поднявшись наверх подышать воздухом, увидели вас первыми. Я сказала Виктории — говорю: «Смотри, это же милый мистер Робинсон со своим сыном, пойдем с ними поздороваемся. Они будут в восторге от новой встречи с нами». Я ведь так и сказала, Виктория?
— Да, мама, — покорно ответила Виктория. — Город кажется уже таким далеким, правда? — добавила она, не обращаясь ни к кому конкретно. — Мы отплыли всего пять минут назад, а туман уже скрыл его из виду.
— Вот и хорошо, — сказала миссис Дрейк. — Антверпен не понравился мне ни капельки. В городе ужасная вонь, а каждый второй житель — вор. Вы согласны, мистер Робинсон? Полагаю, вы думаете точно так же. По-моему, вы человек воспитанный.
— Париж нам понравился больше, — признался Эдмунд.
— Так вы недавно были в Париже? — Миссис Дрейк повернулась к мальчику. — Мы с Викторией побывали там зимой. Где вы останавливались? В Париже у нас есть квартира. Это очень удобно — ведь мы ежегодно проводим там не менее трех-четырех месяцев. Мистер Дрейк обычно остается в Лондоне — дела не отпускают. Я очень люблю театр. Наверное, вы тоже без ума от театра, мистер Робинсон?
— Это мисс Хейз, — ответил тот, переключив внимание на пятого члена компании и проигнорировав вопрос. Пока они разговаривали. Марта почувствовала себя слегка неловко, приняв их за старых друзей, и даже подумывала уйти не попрощавшись, хоть и не знала, заметит ли это кто-нибудь, да и вообще — не все ли им равно. — Наша попутчица, — добавил мистер Робинсон.
— Очень приятно, мисс Хейз. — Миссис Дрейк так царственно протянула руку в перчатке, что девушке непроизвольно захотелось сделать реверанс и поцеловать ее. Однако, устояв перед искушением, мисс Хейз просто с силой ее пожала. Миссис Дрейк немного поморщилась. — Какая у вас крепкая хватка, — критично сказала она. — Слишком мужская. Вы путешествуете одна?
— Кажется, на борту около тысячи человек. — Марта решила немного сострить, но это привело к неприятным последствиям — миссис Дрейк сочла ее замечание грубостью.
— Я хотела спросить — есть ли у вас провожатая? Возможно, ваша мать или же любимая тетушка? Наконец, платная компаньонка? Я знаю, некоторые женщины этим подрабатывают. Вернее, не знаю, а слышала.
— Я совершенно одна, — через минуту ответила мисс Хейз с таким достоинством, что мистер Робинсон поневоле пристально взглянул на нее, не понимая, относится ли данный ответ к ее положению на борту или ко всей ее жизни в целом.
— Какое горе — бедное, несчастное, богом забытое создание, — сказала миссис Дрейк. — Сама я никогда не путешествую в одиночку. И никогда не позволила бы Виктории отправиться за границу без меня. Она ведь еще так молода. Всего-навсего семнадцать лет. А вам, Эдмунд, сколько?