Кристина
Шрифт:
— Не уделите ли вы мне минуту? Здесь капитан Фоньер?
— Фоньер? — переспросил бармен, закатывая глаза. — Пожалуй, я не знаю никого с такой фамилией, мисс. Но подождите минутку, я сейчас вернусь.
Он прошел с подносом в глубь салона, а я встала у стены, откуда был виден общий бар. Он тоже был битком забит людьми, а прямо возле стойки я заметила Томми. Я протиснулась дальше вдоль прохода. Вернулся бармен.
— Итак, мисс, вы упомянули фамилию Фоньер, не так ли?
— Да, — подтвердила я. — Капитан авиации Фоньер. Мы были здесь с ним на днях. Наверное, вы забыли.
Он бросил через плечо взгляд на салон и произнес:
— Нет, нет, теперь припоминаю.
—
Он засмеялся.
— Мисс, я не запомнил бы вас по тому, что вы заказали — мы подаем джин каждый день, когда он у нас есть, — но я вас действительно помню. Мне кажется, вы ошибаетесь насчет фамилии этого офицера. С вами был Беллинг. Капитан Беллинг.
— Но его фамилия Фоньер.
— Ну, может быть, это двойная фамилия, мисс.
— Да, да, возможно. Так он заходил сюда сегодня вечером?
— Нет, я не видел его здесь с тех пор, как он был с вами, мисс. Он не завсегдатай нашего заведения. Почему бы вам не зайти в «Корону» на Хай-стрит? Многие ходят туда. Мне надо идти работать.
— Подождите. Вон тот человек, — я указала в глубь бара. — Мистер Тайлер. Не могли бы вы сказать ему, что его ждут у выхода?
Бармен взглянул на меня с хитрой усмешкой, и если бы я была в состоянии думать сейчас о ком-то, кроме Мартина, это заставило бы меня покраснеть. Пробормотав «спасибо», я вышла на улицу и принялась ждать с фонариком наготове.
По лицу Томми было видно, что сообщение бармена несколько удивило его. Как только я заговорила, он произнес:
— О, Кристина, что ты здесь делаешь?
— Просто хочу поговорить с тобой, Томми.
— Ну так давай зайдем и выпьем, вместо того чтобы стоять здесь в темноте.
— Нет, спасибо, Томми, если ты не против, я постою здесь. Я просто хотела спросить тебя кое о чем. Ты помнишь, как утром ты разговаривал с тем офицером? — Он не ответил. — Мне интересно, видел ли ты его еще в тот день?
Томми по-прежнему молчал, и я торопливо продолжала:
— Не подумай дурного, Томми. Мы с ним друзья… мы дружили еще до войны. Потом потеряли друг друга до… до той самой минуты, как я увидела его с тобой.
Томми откашлялся и тихо произнес:
— Пойдем выпьем. Не в баре — в другом месте.
— Нет, спасибо.
— Пойдем — так будет лучше.
В его тоне слышалось нечто куда большее, чем заключалось в этих словах, и, когда он положил ладонь мне на руку и повел по улице, я не стала противиться. Через несколько шагов мы остановились перед входом в заведение под названием «Коммершэл». Здесь тоже было много народу, однако посетителями были не только военные — мужчины и женщины в форме, — но и гражданские. Томми протиснулся в угол, где возле стены отыскалось несколько свободных мест.
— Что будешь пить?
— Джин.
— Джин так джин, — Томми направился к узкой стойке, которая, по-видимому, отделяла это помещение от основного бара. Через некоторое время он вернулся и, поставив бокал передо мной, заметил — Я не думал, что у них будет джин, но тебе повезло. — Я взяла бокал обеими руками, и он сказал — Твое здоровье.
Вопреки правилам приличия, я опустошила бокал одним махом. Когда я опустила бокал на стол, Томми, глядя мне прямо в глаза, проговорил:
— Не знаю, девочка, в чем твои проблемы, или что там было между вами, но у меня для тебя плохие новости.
Мои пальцы крепко сжались вокруг невысокого бочкообразного бокала. Томми протянул руку и, забрав его, поставил на другой конец стола. Потом накрыл ладонью мою руку и сказал:
— В среду после обеда он погиб.
Я совершенно отчетливо видела посетителей
— Послушай. Послушай, возьми себя в руки, это происходит каждый день.
На фоне гула людских голосов я услышала слова Томми:
— Его не дождется сегодня вечером и еще кто-то. Не забывай об этом, девочка.
Я смотрела на него, он смотрел на стол. Потом я услышала собственный голос:
— Кто-то еще? У него больше никого не было. Никого, кроме меня.
— Ну да, хорошо, что ты так думаешь, все девушки верят в это. Продолжай так считать, если это тебя утешит, и тем не менее у него были жена и двое детей.
— Ты лжешь, — медленно, тяжелым, обвиняющим тоном произнесла я, чувствуя, что ненавижу избегающего моего взгляда Томми больше, чем я ненавидела Дона Даулинга.
— Я не лгу, Кристина. Твой кэп был женат. Его жена живет сейчас в Литтлборо со своим отцом. Сделала себе имя, работая в женской добровольной службе. Дети куда-то эвакуированы, насколько мне известно. Ее семью здесь все знают — она дочь полковника Финдлея.
— Нет! Нет! — я отбросила его руку, когда он потянулся снова успокоить меня; Констанция поступала точно так же, когда злилась и хотела настоять на своем. — Это неправда. Я тебе не верю.
Хотя я продолжала сидеть, я чувствовала, что начинаю как бы пятиться от него, отступать из этой комнаты, уходить от всего, что он сообщил мне, от этого ужасного момента истины. Потому что не отключившейся долей разума смогла поставить на место все части головоломки. Но я была во власти не этой доли, я была во власти своих чувств — агонии, любви и отчаяния, осознания того, что впереди меня ждут мучительные годы, пустые годы, которые никто, кроме Мартина, не в состоянии будет заполнить. Внутренний голос твердил мне: «Ты должна была знать это, ты должна была видеть, что между вами не может быть ничего, ты могла рассчитывать лишь на роль содержанки». И я закричала в ответ: «Нет, неправда!» — «Правда, и это факт, так что принимай все как есть. Он никогда не хотел приходить в твой дом, а если и приходил, то не для того, чтобы остаться — он хотел лишь тебя». «Нет! — кричала я, — он хотел остаться. Он любил меня, я знаю, что он любил меня». — «Если у него была жена, то он, должно быть, любил и ее», — настаивал этот внутренний голос. «Заткнись! Заткнись! Закрой свою пасть. Иди к черту, ты!..» Боже мой, это была совсем не я, даже в мыслях я не позволяла себе ругаться. «О, не лишай меня последних сил. Очнись, — сказала я себе. — И слушай, что говорит Томми…» «Не могу, Боже милостивый, сделай так, чтобы это было неправдой».
— Послушай, девочка, возьми себя в руки. Я принесу тебе еще выпить.
— Заткнись! Замолчи! — кричала я. Я по-прежнему отчетливо видела людей, их силуэты резко очерчены, как будто на ярком свету. Но я не обращала на них внимания. Я сосредоточилась на Томми и его лжи. — Это неправда, это неправда. Заткнись! Заткнись!
Теперь все смотрели на меня, и только мой голос заполнял помещение, каждый его уголок. Я попыталась остановить себя, но, когда какая-то женщина взяла меня за руку, я пронзительно закричала на нее. Потом Томми обнял меня, и я стала бить его руками и пинаться, и мой пронзительный крик поднял меня с земли, и я поплыла по воздуху. На какой-то кратчайший миг, такой короткий, что секунда по сравнению с ним показалась бы длинной, мною вновь овладел экстаз, подобный тому, что я испытывала ребенком, когда подпрыгивала в воздух, и я громко закричала на него: