Кристина
Шрифт:
Я выключил экран проектора, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Я попытался на минуту поставить себя на место Дженкинса. Он подозревает, что Эрни каким-то образом замешан во всех четырех убийствах. Подозревает ли он Кристину? Может быть, да. В детективных фильмах и книгах они всегда проводят идентификацию оружия, пишущих машинок и автомобилей, пострадавших в авариях. Ищут вмятины, облупившуюся краску…
Затем обнаруживаются махинации Дарнелла. Дженкинсу это на руку. Гараж будет закрыт и опечатан. Может быть, Дженкинс подозревает…
Что?
Я
Конечно же, сообщника. Я подозреваю, что в деле участвовал какой-то сообщник. Он должен был участвовать в деле. Ни один человек в здравом рассудке не заподозрит, что машина могла действовать самостоятельно. Поэтому?..
Поэтому, опломбировав гараж, Дженкинс приводит лучших специалистов из криминалистической лаборатории. Они дюйм за дюймом исследуют Кристину, пытаясь найти хоть какую-нибудь улику или малейшее свидетельство о случившемся. С точки зрения Дженкинса такие свидетельства должны существовать. Наезд на человека — это отнюдь не наезд на пуховую подушку. Тем более наезд на деревянный барьер в Скуантик-Хиллз.
Так что же они находят, эти эксперты по дорожным происшествиям?
Ничего.
Теперь перенесемся в день после загадочного убийства Дарнелла. Дженкинс опять появляется в гараже, поскольку стена дома еще меньше похожа на пуховую подушку. Теперь — по мнению Дженкинса — следы преступления просто неизбежны. И что же он снова видит?
Кристину. Чистую и непорочную.
Дженкинс оказывается перед дилеммой, которую не в силах разрешить. Кристина имеет полное алиби. И Кристина имеет отношение ко всем убийствам. По сути дела, она является связующим звеном в цепи всех недавних убийств. Возможно, его логика и убила его.
На ней ни одной царапины. Но почему? Может быть, Дженкинс не располагал всеми фактами? Я вспомнил о милеометре, вращавшемся в обратную сторону. Вспомнил об уменьшавшихся трещинах на лобовом стекле — они тоже росли в обратную сторону. И наконец вспомнил о своей кошмарной поездке домой после встречи Нового года — старые машины у обочины дороги, которые выглядели как новые, театр Стрэнд, который восстал из руин, и пустые окраины Либертивилла, которые были застроены двадцать лет назад.
Я подумал: на самом деле Дженкинса убило то, что он ничего не знал об этих моих воспоминаниях.
И вот еще что: если вы долго ездите на каком-нибудь одном автомобиле, то можете вспомнить, как он дошел до такого состояния, когда уже бесполезно ремонтировать его — так бывает всегда, ведь не бывает вечных машин — сначала выходит из строя аккумулятор, потом засоряется карбюратор, потом ветшает обивка…
Это как в кинофильме. А если вы можете прокрутить кинопленку в обратную сторону…
— Сэр, вы будете что-нибудь еще заказывать? — спросил библиотекарь, и я чуть не вскрикнул от испуга.
Вечером я позвонил Джорджу Лебэю. — Да, мистер Гилдер, — сказал он. У него был еще более старый, уставший голос. — Я хорошо помню вас. У нас с вами был тягостный разговор в одном из самых плохих мотелей Америки. Чем могу быть полезен для вас?
Я колебался. Должен ли я был сказать ему, что его брат восстал из мертвых? Что даже могила не смогла положить конец его ненависти к говнюкам? Сказать, что он завладел моим другом и выбрал его так же бесповоротно, как Эрни остановил свой выбор на Кристине? Должны ли мы были поговорить о смерти и бессмертии, о времени и нетленной любви?
— Мистер Гилдер? Вы никуда не ушли?
— У меня неприятности, мистер Лебэй. И я не знаю, как рассказать вам о них. Это касается вашего брата.
В его голосе послышалась какая-то напряженность.
— Не понимаю, как ваши неприятности могут касаться его. Ролли умер.
— В том-то и дело. — Я уже не мог контролировать собственного голоса. Он задрожал и чуть не сорвался на фальцет. — По-моему, он не умер.
— О чем вы? — Его интонации были укоряющими и испуганными. — Извините, но ваша шутка лишена всякого юмора.
— Это не шутка. Позвольте, я расскажу вам обо всем том, что случилось после смерти вашего брата.
— Мистер Гилдер, передо мной лежит рукопись, которую нужно срочно корректировать, и у меня совершенно нет времени на…
— Пожалуйста, — сказал я. — Прошу вас, мистер Лебэй, пожалуйста, помогите мне и моему другу.
В трубке наступило долгое молчание, а потом Лебэй вздохнул.
— Рассказывайте вашу историю, — тоскливо произнес он и через некоторое время добавил:
— Будьте вы прокляты.
Когда я закончил свой рассказ, в трубке опять наступило молчание.
— Мистер Лебэй? Вы никуда не ушли?
— Я здесь, — наконец произнес он. — Мистер Гилдер — Дэннис — я не хочу вас обидеть, но вы должны понимать, что ваши предположения выходят далеко за границы — возможного психофизиологического феномена и достигают…
Он запнулся.
— Границ сумасшествия?
— Я бы не хотел употреблять подобного выражения. По вашим словам, вы получили серьезную травму на футбольном матче. Не могла ли она оказать какое-то влияние на ваше воображение…
— Мистер Лебэй, — перебил я, — у вашего брата никогда не было поговорки о маленьком бродяге?
— О ком?
— О маленьком бродяге. Ну, вроде того, как, попав скомканной бумагой в мусорную корзину, сказать:
— Два очка. Только вместо этого произнести: «Смотри, как он попал в задницу маленького бродяги». Ваш брат никогда так не говорил?
— Откуда вы узнали об этом? — А затем, не дав мне времени на ответ:
— Он прибегал к этой фразе, когда вы встречались с ним?
— Нет.