Критические рассказы
Шрифт:
И тут же вспоминает Каракозова:
Когда являлся сумасшедший, Навстречу смерти гордо шедший. Что было в помыслах твоих, О, родина? Одну идею Твоя вмещала голова: «Посмотрим, как он сломит шею!»Это был временный приступ отчаяния, вызванный провалом каракозовщины, когда обнаружилось, как страшно оторваны революционные деятели от любимого ими народа. «Зачем же приносить себя в жертву, если эта жертва никому не нужна? Какой может быть у нас долг перед народом, если народ только глумится над нами?»
Из имеющихся у нас неизданных материалов мы знаем, что он на следующий же день после выстрела кинулся ко всем самым влиятельным людям — и между прочим к зятю
Это никого не удивило. Это было в порядке вещей. К тому же Некрасов, действительно, любил Александра II — если не тогда, то лет десять назад.
Но этого ему было мало. Заявив свои верноподданнические чувства царю, он поспешил почтить и Комиссарова.
Случилось как нарочно так, что тот же Английский клуб затеял дать в честь нового дворянина обед. Когда Строганов, устроитель обеда, озабоченный подысканием застольных ораторов, предложил Некрасову за два дня до того заготовить стихотворный экспромт и прочитать Комиссарову, Некрасов сказал, что попробует. Для него это было дело знакомое. Он и прежде не раз сочинял официальные застольные спичи для Английского клуба. За несколько лет до того им был изготовлен, по просьбе какого-то члена, благодарственный адрес «господам старшинам», который и был прочитан за третьим блюдом на торжественклм обеде. Адрес имел успех [53]
53
«Современник», 1860. № 5, с. 111–112.
Обед в честь Комиссарова состоялся 9 апреля, в субботу, на пятый день после выстрела. Присутствовало триста тридцать человек. Никого не удивило, когда после речи генерал-майора Менькова встал Некрасов и своим сиплым, еле слышным голосом сказал стишки в честь царя и Комиссарова:
Не громка моя лира, в ней нет Величавых, торжественных песен, Но придет, народится поэт, Вдохновеньем могуч и чудесен. Он великую песню споет, И героями песни той чудной Будут: царь, что стезей многотрудной Царство русское к счастью ведет; Царь, покончивший рабские стоны, Вековую бесправность людей И свободных сынов миллионы Даровавший отчизне своей; И крестьянин, кого возрастил В недрах Руси народ православный, Чтоб в себе — весь народ он явил Охранителем жизни державной!Стишки, как и полагалось, были построены на знаменитой казенной триаде; на православии, самодержавии, народности, — и заканчивались такой религиозно-мистической фразой, возмутившей многих радикалов:
Сын народа! Тебя я пою! Будешь славен ты много и много. Ты велик, как орудие бога, Направлявшего руку твою.Впоследствии к этой фразе весьма придирались, но дело в том, что Некрасов не выдумывал этого религиозного образа. Этот образ был подсказан ему извне. Уже на третий день после выстрела во всех газетах, разговорах и стихах замелькало это выражение: «Комиссаров — орудие бога». «Орудие бога» — стало как бы чином Комиссарова, его официальным званием. Дело дошло до того, что даже жена Комиссарова стала звать его «орудием бога».
По словам «Московских Ведомостей», она так и сказала одной барыне:
— Осип был орудием божьей воли. [54]
В одной из московских листовок, посвященной Комиссарову и отпечатанной в типографии Грачева, читаем:
54
«Московские Ведомости», 20 апреля 1866.
— Единый от малых сил сподобился соделаться орудием бога живого. [55]
В передовице «Санктпетербургских Ведомостей» говорится:
— Комиссарову суждено было сделаться орудием сохранения для России августейшего монарха. [56]
На обеде благородного собрания некто Анненков сказал в своей речи:
— В Комиссарове русский народ видит избранника и орудие бога.
Таким образом мы видим, что слово «орудие» стало постоянным эпитетом Комиссарова. Подобно тому, как эпическая сабля всегда и во всех случаях острая, а Владимир — всегда Красно-Солнышко, так и Комиссаров в апреле 1866 года неизменно был «божьим орудием».
55
«Осип Иванович Комиссаров-Костромской, спаситель государя императора». М., 1886, тип. Грачева (Великолепное издание с портретом четы Комиссаровых, стихами Некрасова, Вяземского и Майкова).
56
«СПб. Ведомости», 6 апреля 1866 года.
Выдавались такие дни, когда в одной и той же газете его по нескольку раз именовали орудием. Например, в «Русском Инвалиде» от 5 апреля в одной статье напечатано:
«Мы обязаны указать на того человека, которому выпала завидная доля быть орудием провидения». В другой статье в том же номере: «Господь через свое скромное орудие»… Так что, когда Некрасов сказал:
Ты велик как орудие бога, Направлявшего руку твою, —он сказал общепринятую фразу, очень затертую фразу, почти обязательную в те времена. Если бы он не сказал ее, он не исполнил бы какого-то установившегося ритуала, строго требуемого тогдашними обычаями.
Замечательно, что и другая часть его поэтической мысли: «бог, направляющий руку крестьянина для спасения царя» — оказывается тоже заимствованной из обихода официальных речей и стихов; оказывается, что даже слово рука как бы предписывалось официальным уставом.
Благословенно будь мгновенье, Когда всевышнего рука Остановила преступленье Рукой смиренной мужика! —писал один пиита в «Инвалиде». [57] А другой в «Северной Почте» в тот же день — теми же словами, буква в букву:
57
«Русский Инвалид», 5 апреля 1866.
Таким образом Некрасов и здесь не творил своего; взяв готовое общее место, он механически использовал его:
Ты велик как орудие бога, Направлявшего руку твою.Так как в ту пору это и требовалось, стихи имели успех. Они были напечатаны в газетах, оттиснуты на особой листовке. Даже Герцен отнесся к ним снисходительно и не видел в них ничего криминального.
58
«Северная Почта», 5 апреля 1866.