Кризис доверия
Шрифт:
Она, похоже, вообще приняла такой голос за демонстрацию страсти, залепетав:
— Я тоже вас хочу!
И попыталась пристроиться на кушетке рядом с фангой.
— Не смей…
— Да она ж не помешает. Пусть позавидует напоследок, — медсестра кинула взгляд на пленницу и пожала плечами. — Ее сокамерник того. Значит, и этой недолго осталось.
Кир сжал кулак, стиснул челюсти, едва не заскрипев зубами, и указал на стоящий у окна стул.
— Ах, шутник! Ну, ладно. — Она неуклюже слезла с кушетки, прошла к окну, призывно виляя бедрами, уселась на стул, раздвинув ноги, руки спустила
Это Киру и требовалось, правда несколько в ином ключе, чем хотела бы она. С лязгом захлопнулись наручники. Нашедшийся на тумбочке рулон широкого пластыря оказался как нельзя кстати. Не скотч и не изолента, но заткнуть рот и примотать к спинке стула хватило. Медсестра поначалу и не думала сопротивляться, а потом стало поздно.
— Фух… — Кир снял шлем, стер с лица липкий пот. — Жарко здесь.
Осознав ошибку, медсестра захлопала на него ресницами, попробовала что-то промычать, да куда там!
«Нет, — подумал Кир, — никакой фанг на эту дуру даже не посмотрит: во-первых, со вкусом у них все отлично, а во-вторых, они обсиликоненных не жрут».
— Прости, пришлось посмотреть спектакль, — обратился он к плененной фанге.
Почему-то Кир был уверен, что должен с ней заговорить. Неважно, о чем. А хотя бы и извиниться. Вряд ли она в восторге от увиденного. Фанги, конечно, кровопийцы еще те, но к вопросам взаимоотношений между полами относятся неожиданно трепетно, причем не различают разницы между собой и людьми.
— Ничего… — шелестящий и вместе с тем звонкий голос пронесся по палате невесомым дуновением.
Говорила ли фанга на самом деле, прозвучало ли слово внутри головы — Кир не сумел бы ответить. Да и неважно это было.
— Сейчас помогу, — пообещал он, подошел, достал нож и, уже занеся руку над ремнями, застыл, ругая себя на чем свет стоит.
«Так и совершаются роковые ошибки», — подумал он.
Освобождение измученной, сильно обескровленной фанги тянуло даже не на ошибку, а на попытку суицида. Вот только не оставлять же ее так?..
Она потеряла сознание раньше, чем Кир придумал, как следует поступить, оставила в недоумении и немало обеспокоенным. Никогда Кир не слышал о том, чтобы фанги падали в обморок, обессилев. Если забить их до полусмерти, ранить или вколоть нечто убойное — да, но фанге вколоть как раз не успели.
— Ладно, допустим, ты сейчас не очнешься и не покусаешь меня за все хорошее и плохое, — Кир нервно усмехнулся, уж больно двусмысленной показалась фраза; вдохнул, медленно выпустил воздух из легких, стараясь успокоиться. Инстинкты орали благим матом, выпускать из клетки тигрицу отчаянно не хотелось. Разум тоже кричал, что в такие моменты ни один хищник не посчитается с принципом добровольности, прописанным в договоре. И только совесть и восьмое чувство нашептывали — не нападет.
Ремни разрезались с хлопком. Фанга в себя не пришла, хотя Кир ждал именно этого. А потом он поступил еще более глупо: стащил ее с постели, завернув в простыню, словно древнегреческую богиню. Или, скорее, нимфу: тонкую, хрупкую. Поднял ее на руки, совершенно не думая об инстинктах, присущих любым живым существам, весе брони и ожерелье, охраняющем шею.
Желание жить — основной из инстинктов, значит, фанга просто обязана попробовать укусить.
И она попыталась: не открывая глаз, трогательно потыкалась губами Киру в ключицу, вызвав умиление, а не страх и не гнев.
«Да ты поплыл, лопушок», — припомнил Кир слова Василя Дмитриевича, с которым вместе прошел весь конфликт. Однако не отрезвили и они. Наоборот, Кир решил совершить абсолютно идиотский с точки зрения человека поступок: вместо того, чтобы уносить ноги, сгрузил это чудо обратно на кушетку и пошел рыться по ящикам в поисках пакетов с кровью. Ведь они обязаны здесь находиться. Фангов в состоянии искусственной комы тоже надо кормить, иначе их поимка и содержание просто не окупятся.
Нашел. Принес, отрезал «сосок» и, приподняв безвольную голову, надавил на губы. Никогда не приходилось поить фангов. Человеку в крайнем случае можно выбить зубы и вставить воронку, а эти… Клыки отнюдь не вампирьи, как их традиционно изображали в кино: более тонкие, похожие на иглы. Если их повредить, фанга умрет с голоду. Ее рот приоткрылся, к пакету с кровью она припала с жадностью, хлестнув по нервам благодарностью и восторгом.
Кир никогда раньше не видел вблизи, как едят фанги. Во время конфликта кровопийцы убивали, а не утоляли голод. Кир отгонял их от коллег во время задержаний, пытался спасти жертв нападений. Когда Док лечил его, отворачивался. А вот спокойно наблюдал впервые. И удивлялся, потому что ничего омерзительного в том не видел: процесс как процесс. Для веганов любитель мяса, вгрызающийся в сочный шашлык, — гораздо больший раздражитель. А Кир веганам уподобляться точно не собирался. В конце концов, у всех свои гастрономические предпочтения.
Пакет опустел, и в измученное лицо словно вдохнули жизнь. Нет, фанга не обзавелась румянцем во все щеки, но скулы больше не выглядели так, словно собирались прорвать кожу, болезненная бледность казалась теперь изысканной, аристократической. Глаз она по-прежнему не открывала, и, пожалуй, к лучшему.
Из коридора донесся треск автоматной очереди. Почти сразу дверь резко распахнулась, ударившись ручкой о стену и едва не схлопотавший от Кира пулю Диман сообщил очевидную истину: — Пора убираться! Там есть другой выход. Поторопись.
Кир, снова подхватив фангу на руки, поспешил за ним. На языке вертелось множество вопросов, но для них времени не было.
— Хоть эту вытащим, — сказал Диман, и Кир все же решился:
— Осведомитель в здании?
— Нет. Он отвечал только за отключение сигнализации и двери, потом ушел.
— Разумно. Фангов предупредил?
Диман чуть сбился с шага. Любой другой не заметил бы, но Кир знал его не первый год.
— Да. А наших вызывать не стал.
— Правильно.
Диман выдохнул с облегчением. Кир поудобнее перехватил фангу, размышляя о том, что, когда сюда ворвутся ее соплеменники — а они ворвутся — им будет уже не до разбирательств. Беспрекословно подчиняясь пункту договора о невозможности охоты на людей, кровопийцы отрывались на стайрах со всей доступной им жестокостью и изобретательностью. Впрочем, Киру не было жаль ни дуру, оставшуюся в палате, ни громилу у поста, ни тех, кто тащил замученного фанга. Никого из этой нелюди.