Кризис эпохи гламура

Капаца Юрий

Глава 2

Они выжили в августе 1998-го

* * *

Если в 1998 году кризис касался только России, то в 2008-м он охватил весь мир. Однако сейчас ветераны российского бизнеса чувствуют себя гораздо спокойнее, чем десятилетием раньше. Ведь тем, кто пережил тот дефолт, не страшно уже ничего. Вот как сейчас вспоминаются августовские дни 1998-го.

Анатолий Гавриленко, председатель совета директоров компании «Алор Инвест», один из ветеранов российского фондового рынка: «В 1998 году денег в стране не было, нефть стоила копейки, и страна

жила в основном за счет кредитов международных финансовых организаций. Летом одна из них – МВФ – выдала России очередной заем на четыре миллиарда долларов. Мы посчитали, что этих денег должно хватить на три недели, и поехали отдыхать. Я был на Волге с сыном. Мы купались, загорали, ловили рыбу. Это был самый дорогой отдых в моей жизни, который стоил мне около двух миллионов долларов! Ведь если бы я сидел в Москве, то, может быть, и выкрутился бы как-то. Самое интересное, что я звонил на работу и интересовался ситуацией, а мне говорили, что все спокойно, даже поднесли трубку телефона к телевизору, где выступал Борис Ельцин и обещал, что дефолта не будет. Для меня самым ярким впечатлением было недоумение: зачем он в пятницу говорил, что дефолта не будет, а в понедельник все началось? Я до сих пор не понимаю, зачем было так подставлять свою репутацию и подрывать авторитет власти!»

Доминик Гуалтиери, управляющий директор «Альфа-банка»: «В то время я работал в московском представительстве инвестиционного фонда Templeton. Как раз в это время в Москву приезжал наш большой начальник Марк Мобиус. За день до объявления дефолта он ужинал с Борисом Федоровым (в 1998 году – руководитель Госналогслужбы). Тогда все говорили, что ситуация в стране крайне тяжелая, но Федоров убеждал Марка в том, что все в порядке и никакого дефолта не будет. Уезжая, Мобиус думал, что скорее всего действительно все будет в порядке, хотя все признаки приближающегося кризиса были налицо. Уже после кризиса мы просыпались, ходили на работу и пытались понять, что же на самом деле произошло и какие последствия это будет иметь. Девальвация и дефолт одновременно было двойным ударом, почти нокаутом».

Павел Теплухин, председатель совета директоров УК «Тройка Диалог»: «В мире есть постулаты, базовые ценности, которые являются некой точкой отсчета, с которой все сравнивается. Таким постулатом было то, что государственные облигации являются надежным инструментом. А государство сказало, что денег нет. Рухнула основа финансовой системы. Это заставило переосмыслить все крупные конструкции, выстроенные на этом фундаменте, – банковскую систему, валютную и так далее».

Александр Мурычев, президент банковской ассоциации РФ, ныне – первый исполнительный вице-президент Российского союза промышленников и предпринимателей: «Воспоминания, конечно, тяжелые. Я был тогда президентом банковской ассоциации и в эти дни активно бегал по государственным органам, в том числе Центробанку, в поисках стабилизационных кредитов для банков России.

Запомнилось полное непонимание того, что происходит во всех руководящих государственных кабинетах. Приходилось объяснять, что застопорились денежные переводы, платежи, вообще остановилась платежная система – это коллапс. Когда началась приостановка платежей, пришло отрезвление. Пришло понимание, что надо предпринимать какие-то меры, но они были запоздалыми. Дефолт был очень серьезным уроком для нас».

Константин Корищенко, заместитель председателя Банка России, ныне – генеральный директор ФБ ММВБ: «Вряд ли кто-то из людей замечает в своей личной жизни глобальные события вроде создания ООН. Каждый запоминает какие-то свои мелкие вопросы. Я вот, например, запомнил то, что 15 августа прилетел из отпуска и не успел даже доехать до дома, как меня вызвонили и привезли в Минфин, заниматься написанием документа, который вышел 17-го числа».

Дмитрий Панкин, замминистра финансов РФ, с декабря 1994-го по ноябрь 1999 года – председатель правления «Санкт-Петербургского банка реконструкции и развития»: «Эмоционально было такое ощущение, что все иностранные инвесторы, все мировое сообщество вычеркнет

Россию из числа нормальных партнеров на 10–15—20 лет и, соответственно, на этом нормальная экономика закончится».

Рубен Аганбегян, генеральный директор компании «Ренессанс Капитал» по России, руководитель управления инвестиционно-банковских услуг по России и СНГ: «То, что будет кризис, было ясно за несколько месяцев, где-то с апреля, но никто не знал, что он будет именно таким. В августе, когда сделка Goldman Sachs по реструктуризации ГКО не удалась, ясно было, что проблему не решили и все равно кризис будет. Я тогда работал в Credit Suisse. Наш кредитный портфель составлял два миллиарда долларов, не считая ГКО, которых было еще на несколько миллиардов долларов. Это был год, когда банк показал убыток около одного миллиарда».

Глава 3

Жизнь после дефолта

* * *

В первые дни после дефолта, когда сложившаяся ситуация и ближайшие перспективы виделись только в мрачных тонах, самые нестандартные и в то же время дальновидные комментарии дал, как ни странно, Борис Березовский, в то время занимавший должность исполнительного секретаря СНГ. Вот его слова: «Ситуацию нельзя назвать катастрофической» и «При правильных действиях и воле, которую должно проявить правительство, возможно вхождение в нормальную экономическую ситуацию».

Однако многие так и не смогли оправиться от кризиса 1998 года. Из банков, вошедших в сформированный 17 августа для обеспечения стабильности платежной системы «пул двенадцати», на плаву осталось меньше половины. В их числе – непотопляемые «Сбербанк», ВТБ и ВЭБ, а также «Альфа-банк». Правда, поначалу банкиры все же надеялись на лучшее.

Александр Попов, в то время начальник казначейства банка «ОНЭКСИМ», ныне – руководитель «Росбанка», 17 августа заявлял: «Проводимые правительством и ЦБ меры дают российским банкам шанс остаться в живых, поскольку все форвардные контракты, заключенные с нерезидентами, содержали в себе положение о форс-мажоре, который наступает в случае изменения валютного законодательства».

Алексей Френкель, в то времяпредседатель правления банка «Диамант», ныне – заключенный: «Изменив границы валютного коридора, правительство и ЦБ выбрали меньшее из зол».

Однако очень скоро надежды рухнули. Михаил Прохоров, в то времяпредседатель правления банка «ОНЭКСИМ», вспоминает в своем блоге: «Коллапс государственных финансов как раз ударил с наибольшей силой по самым крупным и успешным банкам первой десятки. На себе пришлось испытать, что такое нестабильность и политический риск слабой экономики. То, что это кризис, стало ясно сразу. Но какие будут последствия? Первые два дня я считал убытки. И пришел к выводу – банк спасти нельзя».

«ОНЭКСИМ-банку» пришлось пройти через банкротство, но в итоге с кредиторами все же было подписано соглашение о реструктуризации задолженности, и он слился с «Росбанком».

Те банки, что сумели устоять перед лицом кризиса, понесли серьезные потери.

Дмитрий Панкин, в1998 году – председатель правления СПБРР: «Яркие воспоминания. Собственный капитал банка сократился примерно в четыре раза в долларовом исчислении. Для нас основная проблема была в том, что мы активно инвестировали в ГКО и, соответственно, много потеряли. Плюс был в том, что у нас не было валютной позиции, то есть не было обязательств в валюте, поэтому для нас катастрофы не произошло. Если бы были обязательства в валюте, тогда все – банку настал бы конец. Выйти из ГКО было уже очень сложно, потому что весной, летом шло стремительное падение котировок госбумаг, соответственно, ставки по ним росли вверх, а котировки падали. Досрочно выйти было нельзя, мы фиксировали бы убытки. И у меня самого были личные средства вложены в ГКО. Потом их удалось частично вернуть, потому что я ГКО не продал, а дождался погашения».