Кризисное обществоведение. Часть 2
Шрифт:
Все это характеризует отстраненность масс от проблем местного самоуправления и растущее отчуждение их от управления и организации труда. Соответственно, растет и равнодушие людей к эффективности производства и культурно-общественной жизни за околицей, слабеет осознание себя созидателем общего блага, членом общества, гражданином страны.
Рассмотренные и оставшиеся за рамками рассмотрения сдвиги в социокультурном пространстве современной российской деревни обретают необратимый системно-структурный характер. Это грозит ей в перспективе не просто деформациями культурного, социального, экономического развития, но социально-цивилизационной деградацией и сходом с арены исторического бытия. А без деревни не выжить (даже без усилий по ее развалу
Кратко надо сказать о фермерстве — не как о новом социальном явлении (это особая тема), а в связи с дезинтеграцией общности крестьян.
Фермерские хозяйства, в основном, являются семейными. По сути дела, речь идет о трудовых крестьянских хозяйствах почти без наемного труда. Общее число работников, занятых во всех фермерских хозяйствах, на 1 июля 2006 года составляло 475,3 тыс. человек. В том числе наемных работников, занятых на постоянной основе, 82,7 тыс. человек, т. е. в среднем по одному работнику на 3 фермерских хозяйства. Еще привлекались временные или сезонные работники численностью 93,8 тыс. человек.
Для нашей темы важно то, что фермеры выделились из общности крестьян и заняли особую социокультурную нишу. Но фермерством занялась верхушка российской деревни, отечественная сельская элита, самый образованный состав сельского населения России. Они и были активной группой, представлявшей российское крестьянство, — его субститутом на общественной арене. 34,2 тыс. фермеров имеют высшее профессиональное образование. Это агрономы, инженеры, зоотехники. Еще 4,8 тыс. имеют незаконченное высшее образование, а 46,6 тыс. (32%) — среднее специальное. Изъятие из профессиональной общности крестьян такого числа опытных и высокообразованных специалистов и превращение их в мелких хозяев на клочке земли — колоссальный удар по социальной структуре деревни. Крестьяне лишились представительства и языка. Это наша национальная беда, которую мы не поняли и к которой остались равнодушны.
Общество этого как будто не замечает и сегодня. И до сих пор этот провал в сознании не вызвал никакой рефлексии обществоведения. Как видятся возможности изменить ход процесса? В какой социальный тип превратится на выходе из этого кризиса сельская молодежь, воспитанная в таких чрезвычайных условиях?
Переживает дезинтеграцию интеллигенция — системообразующая для России большая специфическая общность. Она замещается «средним классом», новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием, приспособленным к функциям офисного работника без жестких профессиональных рамок. 30 З.Т. Голенкова, которая с 1990-х годов изучает изменения в структуре российского общества, пишет (1998):
30
Высшее образование сейчас ежегодно поставляет на рынок труда уже около 800 тыс. таких суррогатных интеллигентов — при численности выпускников вузов по физико-математическим и естественнонаучным специальностям около 25 тыс.
«Ситуация сложилась таким образом, что мы “потеряли” средний класс интеллектуалов и интеллигенции (так называемый новый средний класс) и получили средний класс предпринимателей (старый средний класс)» [35].
Что значит «потеряли» интеллигенцию? Прежде всего, эту общность вытолкнули со света в «социальную полутень» — хотя во время перестройки именно интеллигенция была авангардом наступления на советскую систему. Такая неожиданная «несправедливость» нанесла интеллигенции тяжелую травму и сразу деморализовала ее. О. А. Кармадонов пишет об изменении в годы перестройки статуса двух массовых групп интеллигенции — врачей и учителей:
«Специфична дискурсивно-символическая трансформация врачей. Анализ “АиФ” 1984 г. показывает положительное к ним отношение — 88% сообщений такого характера. Доминирующую триаду формируют символы советских медиков: “профилактика”, “высококвалифицированные”, “современные”, “бесплатные”, “лечат”. Объем внимания составлял 16%, частота упоминания — 11%.
В 1987 году показатели обрушиваются до 0,1%. После этого освещение группы в медийном дискурсе приобретает нестабильный характер, не поднимаясь выше 5 по частоте и 6% по объему. Рост этих показателей объясним популяризацией “национального проекта” здравоохранения больше, чем вниманием к его работникам.
Показательна тональность оценок в сообщениях «АиФ» о данной группе. С 1987 г. больше пишут о недостатках; врачи становятся «труднодоступными” для пациентов. В 1988 году тенденции усугубляются, появляются первые статьи о врачебных ошибках (доминирующий Д-символ “вредят”), о врачах-мошенниках, нетрудовых доходах (доминирующий К-символ “преступники”). Но еще много “профессионалов”, “заботливых” и “самоотверженных” докторов.
В 1989 году появляются статьи о халатности и безответственности врачей, однако отношение к “людям в белых халатах” выглядит более позитивным, что, на мой взгляд, объясняется снижением частоты упоминания и объема внимания к медицинским работникам по сравнению с 1988 г. В 1993 году вновь доминируют термины “непрофессиональные”, “вредят», что является, помимо всего, следствием сокращения финансирования здравоохранения, в том числе на обновление технической базы и на повышение квалификации врачей.
Триада-доминанта 1995 г.: “энтузиасты”, “малообеспеченные”, “работают”, — сообщает о снижении материального достатка медиков, продолжающих, тем не менее, активную профессиональную деятельность — феномен группового пафоса, суррогат социального престижа.
На протяжении 2002, 2004, 2006, 2007 гг. доминируют символы исключительно негативной окраски: “преступники”, “дилетанты”, “убийцы”. Присутствуют символы “специалисты” (2003 г.), “советчики” (2004 г.), «профессионалы” (2005 г.), «повышение квалификации” и “нехватка врачей” (2008 г.). В 2008 г. значительное место в медийном дискурсе занял “кадровый голод”, свидетельство неэффективности структуры трудовых ресурсов здравоохранения, ухода из государственной медицины специалистов. Аффективный символ, доминирующий в 2004 и 2008 гг., — “равнодушные”.
Тем самым, наряду со снижением количественных показателей освещения группы врачей в текстах “АиФ”, происходила и негативизация их символических характеристик; “профессионалов” превращали в “дилетантов” и “мошенников”» [71].
Краткий вывод из описаний учительства таков:
«Сегодня мы имеем совершенно иные образ и суть учителя, нежели в 1984 году. Уважаемый, авторитетный, высококвалифицированный, молодой, полный сил советский учитель сменился стареющей, малообеспеченной, уставшей от жизни учительницей» [71].
В целом к 2005 году вывод социологов вполне определенный:
«Экономические реформы, проводимые в России, выдвинули на первый план комплекс проблем, связанных с развитием социально-структурной трансформации общества, с изменением положения отдельных групп и слоев населения… Этот деструктивный процесс особенно коснулся изменения социального статуса российской интеллигенции, остро ощутившей все негативные последствия экономического кризиса…
Поэтому важными и информативными представляются исследования массовых групп работников, занятых профессиональным трудом… К данной группе необходимо относить лиц, занятых профессионально умственным и профессионально физическим трудом. Именно эти категории работников мы объединяем под социальным статусом профессионалов» [36].