Кролик разбогател
Шрифт:
— Вон она там — заговорила до полусмерти Чарли Ставроса, — подсказывает ей Гарри.
— Да, и скорее всего уже наболтала лишку. — Похоже, старуха знает, о чем там речь, — или, может, ему это показалось?
— Так, — говорит Мим.
— Следующей выдавать замуж я буду тебя, — говорит Кролик.
— Мне, собственно, время от времени предлагали.
— Ну и что ты отвечала?
— В мои годы слишком это хлопотно.
— А со здоровьем у тебя в порядке?
— Я все делаю, чтоб было в порядке. Больше не курю, заметил?
— А как насчет того, что ты сидишь допоздна и смотришь по телевизору
Когда он позвонил ей по междугородному телефону, чтобы пригласить на свадьбу, она сказала, что условилась с одним очень дорогим ей человеком посмотреть шоу с Мистером Голубые Глаза, и он спросил: «А что это за мистер?» Она сказала: «Так зовут Синатру, дурачок. Где ты был всю жизнь?» И он ответил: «Ты прекрасно знаешь, где я был, — здесь». И она сказала: «Угу, оно и видно». Господи, до чего же он любил Мим: в общем, никто не понимает тебя так, как твои родные.
Мим говорит:
— Поспать можно и днем. Так или иначе, я свое отпрыгала — теперь я деловая женщина. — И, движением руки указав в другой конец комнаты, спрашивает: — Что это Бесси такое затеяла — решила помешать мне поговорить с Чарли? Она уже целый час его держит.
— Понятия не имею, что происходит.
— И никогда не имел. За это все мы тебя и любим.
— Прекрати. Эй, а как тебе нравится новая Дженис?
— А что в ней нового?
— Неужели не видишь? Она стала куда увереннее в себе. В большей мере женщина.
— Твердая, как орех, Гарри, всегда была и будет. А ты всегда ее жалел. Вот уж напрасно.
— Скучаю я по папке, — неожиданно объявляет он.
— А ты все больше и больше становишься похож на него. Особенно в профиль.
— У него никогда не было такого живота, как у меня.
— У него не было и зубов, чтобы так обжираться, как ты.
— А ты заметила, что эта Пру чем-то на него похожа? И руки у нее крупные, красные, как у мамы. Я хочу сказать, она больше похожа на Энгстромов, чем Нельсон.
— Вы, мужики, любите хватких женщин. Я думала, что такие номера уже не проходят, а у нее вот прошел.
Он кивает, а сам представляет себе, как она накладывает беззубый профиль отца на его профиль.
— Да она до смерти перепугана.
— А ты-то как? — спрашивает Мим. — Что поделываешь, чем радуешь свою душу?
— Играю в гольф.
— И по-прежнему развлекаешься с Дженис?
— Иногда.
— Да, из вас вышла настоящая пара. Мы с мамой считали, что вы больше полугода не протянете — ведь она же тебя просто поймала.
— Может, я сам поймался. Ну а ты? Как там у вас с денежками, в Лас-Вегасе? У тебя действительно своя парикмахерская или ты всего лишь подставное лицо у больших воротил?
— Мне принадлежит тридцать пять процентов капитала. Столько я получила за то, что согласилась стать подставным лицом.
Он снова кивает:
— Звучит знакомо.
— А у тебя еще кто-нибудь есть? Можешь мне сказать — я ведь завтра буду уже в самолете. Как насчет этой толстозадой с раскосыми глазами?
Он качает головой:
— Не-а. После Джилл — ни разу. То, что с ней произошло, меня здорово тряхнуло.
—
— Помнишь, как мы спускались на санях к Джексон-роуд? — спросил он. — Я часто об этом думаю.
— Это было, может, однажды или дважды, а здесь никогда не идет снег. Поезжай на озеро Тахо — вот там сейчас снег. Отправимся в Альта или в Таос — увидишь, как я катаюсь на лыжах. Можешь поехать туда и один — мы тебе устроим какую-нибудь симпатичную девочку. Блондинку, брюнетку, рыжую — какую захочешь. Хорошую, чистенькую девочку из маленького городка — никаких неприятностей.
— Мим, — говорит он, вспыхнув, — ну и язычок. — И только хочет сказать ей, как он ее любит, но тут у входной двери возникает сутолока.
Тощий и органист вместе выходят из комнаты и сталкиваются в дверях с невзрачно одетой парой, которая уже некоторое время тщетно звонила в неработающий звонок. По внешнему виду они похожи на разносчиков, торгующих энциклопедиями — правда, те обычно работают в одиночку, — или на Свидетелей Иеговы, которые ходят по домам; вот только вместо «Сторожевой башни» в руках большой пакет со свадебным подарком, завернутым в серебряную бумагу. Это родственники из Бингемптона. Они не там свернули с Северо-Восточного шоссе и заблудились в западной Филадельфии. Женщина, очутившись наконец под крышей, плачет от облегчения и усталости.
— Квартал за кварталом — и сплошь черные, — говорит мужчина, рассказывая о своих злоключениях: он все не может прийти в себя от изумления.
— О-о! — восклицает Пру с другого конца комнаты. — Дядя Роб! — И бросается к нему в объятия, наконец почувствовав себя дома.
Мамаша Спрингер предоставила домик в Поконах в распоряжение молодых — пусть попользуются в медовый месяц последними золотыми неделями тепла, правда, березы уже начинают желтеть, а лодки и байдарки вытащены на сушу. Парень ничего этого не заметит — им повезет, если он не подожжет дом, отравляя себе мозги и гены марихуаной. Но Гарри это не касается. Теперь, когда Нельсон женат, в сознании Гарри словно захлопнулась дверь, наконец он выплатил долг, и мысли его снова возвращаются к той ферме, к югу отсюда, где другое его дитя, наверное, ходит, ходит и ждет, когда начнется настоящая жизнь.
Как-то вечером, когда по телевизору нет ничего для мамаши интересного, она созывает небольшое совещание в гостиной, кладет ноги, обмотанные бинтами телесного цвета (нововведение, прописанное ее доктором, — когда Гарри пытается представить себе человека, для которого делают такие бинты, даже Тощий по сравнению покажется здоровяком), на скамеечку, а вольтеровское кресло предоставляет единственному в доме мужчине. Дженис садится на диван с положенным после ужина глоточком какой-то белой густой, как крем, отравы — ликера из кокосового молока, который ребята принесли в дом, — рядом с матерью она выглядит совсем девчонкой, особенно когда сидит вот так, подобрав под себя ноги. А ноги красивые, крепкие. Она сумела сохранить их такими, и он готов за это снять перед ней шляпу. Ну чего еще можно требовать от жены, если она не дает от тебя деру и вместе с тобой ждет, что будет дальше?