Кролики и удавы
Шрифт:
– Давайте! – кричали из толпы.
– Долой! – кричали другие. – Чего там выяснять!
– Итак, – продолжал Король, – почему Глашатай попал на Нейтральную Тропу? Да, да, я лично его послал. Но для чего? К сожалению, друзья мои, по сведениям, поступающим в нашу канцелярию, резко увеличилось количество кроликов, без вести пропадающих в пасти удавов. Из этого неминуемо следует, что удавы в последнее время обнаглели. Возможно, до них дошли слухи о новых теориях Задумавшегося, и они решили продемонстрировать силу своего смертоносного гипноза. Что же нам оставалось делать? Показать врагу, что мы притихли, впали
(В этом месте раздались бешеные аплодисменты Допущенных к Столу и Стремящихся быть Допущенными. По какой-то странной ошибке позднее во всех отчетах об этом собрании эти аплодисменты были названы «переходящими во всеобщую овацию». Возможно, так оно и было рассчитано, потому что Король в этом месте остановился, может быть ожидая, что аплодисменты перейдут в овацию. Но аплодисменты, не переходя в овацию, замолкли, и Король продолжал говорить.)
– ...И вот наш Глашатай с песней был послан на Нейтральную Тропу, где он должен был, как это, кстати, записано в нашем королевском журнале, пропеть в ритме марша текст на мелодию «Вариации на тему Бури»!
– Текст! Текст! – бешено закричали кролики из толпы. Некоторые из них свистели в пустотелые дудки из свежего побега бамбука. Это считалось нарушением порядка ведения собрания и каралось штрафом, если королевская стража находила свистевшего. Но в том-то и дело, что стража обычно не находила свистевшего, потому что свистевший тут же съедал свой свисток, если к нему приближалась стража.
– Текст, собственно говоря, сочинил наш придворный Поэт, – сказал Король, озираясь, и, как бы случайно найдя его в числе Допущенных к Столу, кивнул ему. – Пусть он зачитает свой божественный ритм. Поэт уже давно рыдал о судьбе Задумавшегося, проклиная в душе коварство Короля, который навязал ему написание этого стихотворения. Но ему надо было думать о своей судьбе, и он, продолжая всхлипывать по поводу гибели Задумавшегося, быстро сообразил, кстати, не без намека Короля, как выпутаться из этой истории.
Он вышел вперед и заявил:
– Текст, собственно говоря, условный... Он должен был прозвучать...
– Мы не знаем эти тонкости, – перебил его Король, – ты зачитай кроликам то, что ты написал.
– Пожалуйста, – сказал Поэт и с каким-то презрительным смущением задергал плечом. – Собственно говоря, я хотел предварить текст некоторыми пояснениями. Мне удалось найти своеобразный фонетический строй, который своей угнетающей бодростью давит на победную психику удавов, то есть я хотел сказать...
– Текст! Текст! Текст! – закричали кролики и засвистели в свои бамбуковые свистульки. – Не надо ничего объяснять...
– Я, собственно говоря, хотел предварить, – сказал Поэт и, еще раз дернув плечом, прочел:
Пам-пам, пим-пим, пам-пим-пам!Ля-ля, ли-ли, ля-ля!Пим-пам, пам-пам, пим-пим-пам!Но буря все равно грядет!Вот, собственно, что он должен был пропеть, разумеется, на мелодию «Вариации на тему Бури».
Поэт сел
– Вариации вариациям рознь, – грозно подхватил Король его последние слова и, обратившись к Находчивому, спросил: – А ты что пел?
– Это же самое, – пропищал Находчивый, потрясенный предательством Короля и Поэта.
Как и всякий преданный предатель, он был потрясен грубостью того, как его предали. Он не мог понять, что грубость всякого предательства ощущает только сам преданный, а предатель его не может ощутить, во всяком случае с такой силой. Поэтому любой преданный предатель, вспоминая свои ощущения, когда он предавал, и сравнивая их со своими ощущениями, когда он предан, с полной искренностью думает: все-таки у меня это было не так низко.
Не успел потрясенный Находчивый пропищать свое оправдание, как сверху раздался голос мартышки.
– Неправда! – закричала она, свешиваясь с кокосовой пальмы. – Я все слышала, и моя дочка тоже!
– Мартышка все слышала! – закричали кролики. – Пусть мартышка все расскажет!
– Братцы-кролики, – кричала мартышка, глядя на воздетые морды кроликов, – друзья по огородам туземцев! Мы с дочкой сидели на грушевом дереве возле Нейтральной Тропы. Я ее обучала вертикальному прыжку... Я ей говорю, чтобы при вертикальном падении прочно захлестывался хвост...
– Не надо! На черта нам сдался твой вертикальный прыжок! – стали перебивать ее кролики. – Ты нам про дело говори!
– Хорошо, – несколько обидевшись, кивнула мартышка, – раз вы такие эгоисты, я это место пропущу... Так вот, обучаю я дочку... и вдруг слышу – по тропе идет Глашатай и поет такую песню:
Задумавшийся нектоНа холмике сидит.Пам-пам, пам-пам, пам-пам-паИ Ля-ля-ля-чий Брод.Но буря все равно грядет!В толпе кроликов раздался страшный шум возмущения, свист, топание.
– Предатель! Предатель! – доносились отдельные выкрики. – Некто – это наш Задумавшийся!
– Я сразу же поняла, что он предает Задумавшегося! – закричала мартышка. – И тогда же плюнула ему в лицо!
– Молодец, мартышка! – закричали кролики. – Смерть предателю!
– Так исказить мой текст! – воскликнул Поэт, в самом деле искренне возмущенный искажением своего текста.
Он дважды предатель, подумал Поэт, исказив мой текст, он предал меня, а потом уже предал Задумавшегося. Почувствовав себя преданным, он окончательно забыл о доле своей вины в предательстве Задумавшегося: какой он предатель, если он сам предан!
Король гневно смотрел на Находчивого. Кролики постепенно притихли, ожидая, что он скажет ему.
Значит, – мрачно обратился к нему Король, – ты так пел:
Пам-пам, пам-пам, пам-пам-па!И Ля-ля-ля-чий Брод?– Да, – еле слышно признался Находчивый.
– А разве я тебя учил так петь?
– Нет, – начал было Находчивый испуганно, – вы просили...
– Молчи! – крикнул Король. – Отвечай перед народом: ты внес отсебятину в текст или не внес?!