Кропоткин
Шрифт:
— Вот таких молодцов надо мне рожать, — сказал смутившейся супруге всероссийский самодержец. А та посадила мальчика рядом с собой, угостила крендельками, и он вскоре заснул, положив голову ей на колени. Пока он спал, Николай распорядился определить юного Кропоткина по достижении соответствующего возраста в Пажеский Его Величества корпус — самое привилегированное в то время военно-учебное заведение. С такой трогательной сцены начались взаимоотношения всемогущего властителя и будущего врага самодержавия и всякой власти вообще, в какой бы она ни выражалась форме.
Счастливую звезду зажег на горизонте для одного из сыновей князя Алексея Петровича Кропоткина сам российский император. Он гарантировал ему привилегированное образование и блестящее будущее вблизи верховной власти. Надо было только достичь пятнадцати лет — возраста, положенного для приема в Пажеский корпус. А пока что начальное воспитание и
Смирнов, без сомнения, сыграл существенную роль в гуманитарном образовании юных братьев Кропоткиных и формировании их мировоззрения. Он привил им любовь к русской литературе, к стихам и прозе писателей, бывших, по существу, их современниками — Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Некрасова. Именно от него они узнали о становлении государственности в России и народных бунтах Стеньки Разина, Пугачева, Болотникова, о казни декабристов и оппозиционной деятельности лондонских эмигрантов Герцена и Огарева, даже о «потаенном» Радищеве, первом обличителе самодержавия и крепостничества, книга которого «Путешествие из Петербурга в Москву», вышедшая в свет в 1790 году, была запрещена на целое столетие, а сам он приговорен к четвертованию, милостиво замененному матушкой-императрицей Екатериной II на десятилетнюю ссылку в сибирский город Илимск.
Петр и Александр Кропоткины с благоговением проходили мимо дома Герцена, находившегося совсем неподалеку, и дома на Никитском бульваре, в котором умер Гоголь. Братья много читали и размышляли, дышали идеями того времени. Общество жило ожиданием перемен, к которым взывало все положение дел в стране — гнетущий произвол самодержавия, архаичное крепостное право, нищета крестьян, тяжелые условия труда рабочих на заводах и фабриках. Мыслящие люди России были озабочены как можно более скорым решением этих проблем.
Гувернер Пулэн не был знатоком ни французской истории, ни географии, ни тем более литературы, но разговорным языком владел виртуозно, так что братья очень быстро научились думать и непринужденно болтать по-французски. Они охотно занимались этим во время ежедневных прогулок с Пулэном, когда он, освободившись от тяготивших его обязанностей учителя, совершенно преображался, и бесконечные его рассказы сыпались как из рога изобилия. Гораздо более серьезными были уроки Николая Смирнова, преподававшего детям русский язык, арифметику, историю.
Каждой весной, когда начиналось таяние снегов, бурный ручей, стекая с Одного из семи московских холмов, проносился по Сивцеву Вражку к Пречистенскому бульвару. Стремительный бег ручья казался символом неудержимого движения к свободе. «Сивцев Вражек, — как вспоминал Кропоткин в одном из писем в 1914 году, — всегда представлялся центром студенческих квартир, где по вечерам ведутся между студентами горячие разговоры обо всяких хороших предметах…» Отголоски этих споров передавал Смирнов своим воспитанникам. С ним они читали новинки русской литературы, появлявшиеся в журналах, под его руководством переписывали от руки строки из «Горя от ума» Грибоедова, фрагменты второго тома «Мертвых душ» Гоголя, запрещенные цензурой стихи Пушкина, Лермонтова, Алексея Толстого. Читали переписанную Александром, учившимся в кадетском корпусе, поэму Рылеева «Войнаровский», занимались и собственным творчеством: сочиняли стихи и рассказы, из которых составляли ежедневную домашнюю газету «Дневные ведомости», а затем — ежемесячник «Временник». В эти детские издания Александр вписывал свои стихи, а Петр больше тяготел к прозе.
Эта домашняя журналистика, конечно, появилась под впечатлением от журналов, которые выписывал отец. Это был прежде всего «Сын отечества», печатавший не только «придворную хронику», очень интересовавшую Алексея Петровича, но также «известия с Кавказа», где продолжалась многолетняя война с горцами, и «новости научного мира». Наряду с патриотическими драмами Нестора Кукольника, историческими романами Загоскина, переводами французских романов, например популярного Эжена Сю, там можно было прочитать про удивительную Сибирь с грандиозной рекой Обь, «едва ли имеющей соперниц на земном шаре». Из «Сына отечества» Петр Кропоткин впервые узнал о «прекрасной науке геологии», а в журнале «Москвитянин» он познакомился со статьей, посвященной удивительным путешествиям великого географа Александра фон Гумбольдта [20] . Статья пробудила у Пети интерес к путешествиям среди дикой природы, к географии, ботанике, геологии. Он с увлечением читал научно-популярные статьи профессора Карла Францевича Рулье [21] , из которых впервые узнал о следах древнего оледенения на равнине Европейской России.
20
Александр фон Гумбольдт (1769–1859) — немецкий естествоиспытатель, совершивший вместе с французским ботаником Э. Бопланом грандиозное путешествие в Южную и Центральную Америку. Ученый-энциклопедист, основоположник географии как современной науки. В трехтомной монографии «Космос» дал свод знаний о Земле и Вселенной, полученных к XIX веку. В 1829 году провел несколько месяцев в России, посетив Урал, Алтай, побережье Каспийского моря.
21
Карл Францевич Рулье (1814–1858) — русский естествоиспытатель, биолог, профессор Московского университета, сторонник дарвиновской теории эволюции. Первым в России обратил внимание на широкое распространение на Русской равнине следов древнего оледенения (валунов, моренных отложений) и выступил против представлений о их морском распространении.
Сильнейшие впечатления были связаны с ежегодными выездами на лето в калужское имение Никольское, раскинувшееся на берегах реки Серены, близ уездного города Мещёвска. От московского дома на Пречистенке предстояло проехать не менее 250 верст. После длительных сборов сначала отправлялся обоз со всевозможным домашним скарбом и полусотней дворовых, шедших за обозом пешком. А вслед за ним, через три-четыре дня, по направлению к деревянному тогда Крымскому мосту и Калужским воротам трогались шестиместная карета и тарантас с княжеской семьей из двенадцати человек. Пять дней занимал путь до Никольского, проходивший через Подольск, Малоярославец, Тарутино, Калугу. Во время ночевки в Малоярославце бывший наполеоновский солдат Пулэн подробно рассказывал братьям о сражениях 1812 года.
Отрезок пути за Калугой до перевоза через реку Угру, всего верст в семь, особенно нравился Пете. Здесь дорога уходила в большой сосновый бор на песчаных дюнах, и все шли пешком, чтобы легче было лошадям с экипажами и повозками. Петя убегал вперед, оставаясь один на один с великанами — вековыми соснами, надвигающимися со всех сторон. «В этом лесу, — вспоминал он потом, — зародились моя любовь к природе и смутное представление о бесконечной ее жизни».
Столь же сильное эмоциональное потрясение испытал он в детстве от знакомства с искусством. Первое яркое впечатление произвели на маленького Петю балаганы на ярмарках в Никольском и Мещёвске во время Масленицы. С классической музыкой, как ни странно, его познакомили дворовые, крепостные музыканты: чтобы не отставать от соседей-помещиков, князь Кропоткин держал свой оркестр. Устраивались концерты, в которых две первые скрипки были профессионалами, но, если было нужно, партию скрипки мог исполнить полотер Тихон, флейты — помощник дворецкого Макар, валторны — портной Андрей. По воскресеньям, когда хозяева отправлялись в церковь, крепостные музыканты устраивали танцы для челяди, в которых, несмотря на болезнь, всегда с удовольствием принимала участие, пока была жива, Екатерина Николаевна. Для княжеских детей это был праздник, и они никогда не выдавали слуг, с которыми были очень дружны.
В московском доме было полсотни слуг, в селе Никольском — семьдесят пять, а всего в трех губерниях — более тысячи крестьян и дворовых. Юный Петр жил среди крепостных своего отца и, добрый, чуткий, впечатлительный от природы, был свидетелем того, как отец помыкал этими бесправными людьми, называя их «хамовым отродьем». Наказания розгами назначались произвольно и, как правило, без малейшего признака справедливости. Назначение в солдатскую службу на 25 лет тоже целиком зависело от каприза барина. Обычным делом были свадьбы по приказу. Ни в чем не было свободы у крепостных. Детские впечатления на всю жизнь врезались в память. Конечно, они сказались на формировании народовольческого сознания Кропоткина, стержнем которого было «чувство вины» перед народом. В какой-то мере им объясняется и известная идеализация народной массы — возможно, одно из главных заблуждений теоретика анархизма.