Крошка-месть (сборник)
Шрифт:
— Влад говорил, что он… Постойте, я вспомнила! Он как-то раз сказал, что у них есть актер — просто залюбуешься! Он сказал это со смехом — таким странным! Я почему-то была уверена, что этот актер очень красив, потому что, когда я познакомилась с его матерью, она уверяла меня, что Алекс красив, как молодой бог. Красивее Влада. Но — как это может быть он, ведь киностудия «Алекс» принадлежала его отцу? А потом его матери?
Вот вам и «Алекс»!
Теперь понятно, почему они так разбогатели на кассетах!
— Вы не знали? — продолжала Динара. — Вся продукция «Алекса» сбывалась в киосках, принадлежащих Дынде! Одна кассета стоит порядка двухсот рублей и плюс к этому идет еще на экспорт!
— А вы-то откуда это знаете? — спросила подозрительная Лиза.
— Я вытянула это из Каллистратова, когда он был в подпитии! Он был страшно зол на Тамару, поскольку она, по его словам, слишком «жировала» за его счет. Кажется,
— Или не успело пойти, — мрачно констатировала я. — Когда состоялся этот разговор?
— Одну минуту, я попытаюсь вспомнить! Да, конечно. Это было за две недели до гибели Прохорова.
— Ну, вот. У нас появляется новый подозреваемый, — сказала я. — И мне кажется, это сделала именно она!
— Кто? — Несколько пар глаз уставились на меня в крайнем изумлении.
— Дында, — пожала я плечами. — Тамара Николаевна Дында. Если все так, как они говорят, у Дынды была причина избавиться от них. Может быть, я не права? Но личности все три неадекватные, возможно всякое… Предположим, они решили шантажировать Дынду, чтобы прибрать бизнес к рукам… И тогда она поняла, что куда проще от них избавиться! Я думаю, нам в любом случае не мешает нанести ей визит вежливости…
Стоило нам подойти к двери Дындиной квартиры, как мое сердце начало выстукивать барабанную дробь тревоги.
От квартиры исходил запах беды.
Я нажала кнопку звонка. Никто не ответил.
Мы переглянулись.
— Не нравится мне все это, — пробормотал Лариков.
— Может быть, их просто нет дома? — предположила Лиза.
Я осторожно потрогала ручку.
Она повернулась и неожиданно легко поддалась. Дверь открылась.
Вторая внутренняя дверь вообще была распахнута.
— Черт, — выругался Лариков. — Теперь мне все это окончательно не нравится!
Он шагнул внутрь комнаты, мы последовали за ним.
Тамара Николаевна Дында была одета в розовый махровый халат с голубыми розочками. Собственно, обсуждать ее вкус было глупо — ей было уже все равно, что надеть и как она будет выглядеть.
Сейчас она выглядела неважно. Она лежала на животе, нелепо уткнувшись носом в ковер, и на ее затылке алела кровь.
Тамара Николаевна была мертва.
Я не верила. Вот так устроен человеческий мозг: видишь перед собой убитого — и не веришь. Потому что еще вчера ты видел этого человека живым. И мысль о том, что перед тобой грешнейшая личность, наживавшаяся преступным способом, почему-то отступает — перед этим дурацким халатом с голубыми розочками, который едва ли не больше жаль, чем хозяйку…
— Интересно, — проговорил Ларчик, присаживаясь на корточки перед трупом. — Что же здесь произошло? Наши подозреваемые в это время находились вместе с нами. Предположить, что это сделала Ася, — невозможно. Ася не может самостоятельно передвигаться!
— Подозреваемые отпали сами собой, — согласилась Лиза. — Убийство совершено недавно — кровь на затылке еще теплая…
Я поморщилась. Лиза, которую тошнило от порнушных фильмов, спокойно опустилась на колени рядом с трупом и дотронулась пальчиками до раны.
— Вызывай ментов, — озабоченно сказала она. — Кстати, куда мог смыться ее драгоценный сынишка? Ох, как он нам нужен!
— Нужен, — кивнула я. — Поскольку наверняка был свидетелем…
— Или исполнителем, — проворковала Лиза. — Кстати, Сашенька, будь так добра, осмотри его комнату! Только ни до чего не дотрагивайся!
Я снова начала злиться.
А то я без Лизы этого не знала!
Сейчас нарочно начну дотрагиваться до всего подряд!
Впрочем, я успокоила себя. У меня-то в отличие от них был сегодня шанс встретиться с Алексом!
В комнате Алекса было тихо. Так тихо, что я слышала, как скрипнула дверь — это Ларчик отправился поговорить с соседями.
Осторожно, чтобы не нарушать эту тишину, я сделала шаг, практически неслышный, но он показался мне чересчур громким.
Мне было немного не по себе — как будто я заявилась в чужой мир, чтобы разрушить его таинственность своим глупым любопытством.
Этот листок бросился мне в глаза сразу. Словно ждал меня, развернутый, белея на письменном столе.
Подойдя ближе, я прочла: «Саше».
Мне.
Осторожно, двумя пальцами, я взяла листок и развернула.
«Саша, я знаю — рано или поздно вы будете здесь и войдете в мою комнату. Думаю, вы уже обо всем догадались, я прав? То, что я сделал, не имеет оправданий. Но эти люди сломали жизнь не только мне. Думаете, легко жить с такой ненавистью в душе? Если вы не знаете этого чувства, вам и не надо знать… Во многом я был виноват сам. Мне хотелось хоть как-то прикоснуться к кино, а я знал — с моей внешностью мне не на что рассчитывать, только на творения моей мамы и Прохорова.
Мои напарницы обычно не выживали. Это была не моя вина, виноват в основном был Каллистратов — знали бы вы, что он творил со своими жертвами! Идея снимать «новичков» тоже принадлежала ему. Сцены, которые вы увидите в фильмах — кассеты вы найдете в шкафу, на полке, — все эти сцены происходили НА САМОМ ДЕЛЕ. Исполнителем был все тот же Каллистратов…
Странно, он ведь казался мне нормальным парнем. Впрочем, как и моя мать. Как и Прохоров. Мне вообще все казалось нормальным, пока не появилась Ася.
Саша, я очень любил ее. Может быть, я убивал их не из-за себя — из-за нее? Сейчас я не знаю. Просто однажды я посмотрел на добропорядочную физиономию Прохорова, и меня как током ударило. Я захотел его убить. Я следовал за ним тенью, как и отец Аси, но не бросался в глаза — вы знаете, люди с физическими недостатками так хотят спрятаться от посторонних глаз, что в конце концов постигают науку незаметности, растворенности в пространстве. Вы, как сыщица, знаете, как это делается. Поэтому рассказывать вам, как я надевал серые широкие плащи, шляпу, надвинутую на самые глаза, и так далее, — не буду. Вы относитесь к разряду людей, которым куда более интересны переживания человека. Лучше я расскажу вам, как я убил Прохорова…»
В соседней комнате хлопнула дверь. Раздался голос Ванцова.
Я быстро спрятала письмо.
— Ну?
На пороге стояла Лиза.
— Ты что-нибудь нашла?
— Нет, — помотала я головой. — Ни-че-го…
Я вышла на улицу, сказав, что мне трудно дышать.
Дождь прекратился. Небо все еще было серым. Как мое настроение.
Я продолжила читать.
«…Или нет. Сначала я расскажу вам, что они сделали с Асей. Каллистратов вошел в раж. Сначала он издевался над маленькой девочкой. Кажется, ее звали Варей. Это было страшно. Она не выдержала издевательств, и тогда он просто выкинул ее в посадках. Знаете, она ведь была жива, когда он ее увозил. Ее нашли мертвую. Я понял — Каллистратов ее убил. Точно так же он поступил бы и с Асей. Я не мог этого допустить. Поэтому я сам вызвался отвезти ее к дороге. Мы тогда поссорились с ним окончательно. Мать встала на мою сторону. Ася была едва жива, но все же у меня оставалась надежда, что ее найдут. Я не отходил от нее до тех пор, пока на шоссе не показались зажженные фары машины. Тогда я спрятался и не уходил, пока не увидел, как машина остановилась и Асю подобрали. Пусть она стала инвалидом, но, по крайней мере, осталась жива. Остальные семь лет я жил ненавистью и ожиданием, когда я созрею для мести окончательно. И этот день настал… Семь лет Аси не было в России. Но однажды я шел по улице и увидел ее. В инвалидной коляске, которую катил ее отец. В моей душе все перевернулось. Больше ждать я не мог — они сломали эту девочку точно так же, как сломали меня. Но я был уродом изначально, а Ася? А малышка, такая прелестная, — вы бы видели ее! Несчастный ребенок!
Ключ от прохоровской квартиры я выкрал у матери. Дождался, когда никого не будет дома. Вошел. Я ждал долго. Он вернулся откуда-то, был навеселе. Грубый и бесконечно… уродливый. Я включил «Призрак оперы». Звуки музыки заставили его вздрогнуть. «Кто здесь?» — спросил он. Я выстрелил. Мне не было плохо. Знаете, Саша, мне было только жаль, что я не могу продлить его страданий!
Он умер именно в тот момент, когда потеряла сознание девочка. Маленькая девочка. А он все еще кричал: «Снимай же! Снимай! Знаешь, сколько это стоит?»
Я смотрел на него, и мои губы сами зашевелились, произнося то, что так хотелось мне сказать им всем. «Профанум вульгус». Невежественная, грубая, похотливая чернь.
Так я стал убийцей. Остальных убивать было еще легче. Я не хотел убивать мою мать, но… Она все поняла. Кажется, ей было страшно жить со мной. Но тем не менее именно она сказала мне, что была инициатором всего этого. Что это по ее воле снимались фильмы. Добила она меня одной фразой: «Какая разница, что приходится делать, если деньги важнее всего в этом мире? Наши фильмы покупают. Киностудия названа твоим именем. В твою честь, мой красавчик! Этот мир стоит денег. Я хочу принадлежать к элите, я хочу, чтобы и ты к ней принадлежал». К тому же — я сын убийцы, а яблоко от яблони, как известно… Ведь, по ее признанию, она ради той же элиты когда-то предпочла избавиться и от отца — для «изначального капитала», как она мне объяснила, глядя мне в глаза с легкой снисходительностью.
Для изначального капитала…
Этой фразой она довела меня до исступления. Я сам не помню, как нажал на курок.
Это все. Не ищите меня, Саша! Я сам свершу суд. Помните это. Дайте мне возможность умереть самому — так, как я этого хочу. Вы же знаете, что ждет меня в тюрьме? Прощайте. Помните маленького уродца, который был частью и жертвой «профанум вульгус».