Кроссворд для Слепого
Шрифт:
— Ну вот, как родной. Проверьте языком, нигде ничего не цепляет, не царапает?
— Нет, что вы, замечательно!
— Посмотрите, — Яков Наумович взял со столика зеркальце и подал женщине.
Та с полминуты смотрела на свои зубы, лицо ее было удивленным. Затем подняла глаза и посмотрела на врача, улыбнулась и опять посмотрела на свои зубы.
— Ну как? — спросил стоматолог.
— А собственно, Яков Наумович, что же вы такое сделали? У меня такое ощущение, будто все осталось, как было.
— Это самое лучшее ощущение,
Женщина посмотрела на Потапчука. Ее лицо было немного измученным, но скорее всего не работой Якова Наумовича, а собственным ожиданием, напряжением и всеми теми чувствами, которые испытывает нормальный человек, попав в кабинет к стоматологу.
— Ну, Федор Филиппович, располагайтесь, принимайте удобную позу. Я вижу, вы чем-то сильно озабочены кроме больного зуба?
— О да, — выдохнул генерал Потапчук, устраиваясь поудобнее в кресле.
Яков Наумович чисто парикмахерским жестом набросил накидку, аккуратно завязал сзади.
— Ну, хвалитесь. Так широко рот можете не открывать.
Сунув в рот зеркальце и прикасаясь уже вымытыми руками к щеке, Яков Наумович издал стон.
— Что, мои дела так плохи?
— Да уж, — неудовлетворенно, как показалось Потапчуку, ответил Яков Наумович.
— Безнадежный зуб, Яков Наумович?
— Нет, не все так сразу. Давайте посмотрим, изучим ситуацию, все взвесим, проанализируем, а тогда уж будем делать выводы, станем рассуждать. Где-то у меня есть снимочек ваших зубок, сейчас, секунду, — Яков Наумович вышел из кабинета, через плечо бросил: — Федор Филиппович, рот можно закрыть. Что вы сидите, как птенец в гнезде?
После этой нехитрой шутки Потапчуку на душе стало немного легче, и он понял, дела его хоть и плохи, но не безнадежны.
Через пару минут появился Яков Наумович с рентгеновскими снимками в пальцах. Долго рассматривал их на свет, поворачивая голову то вправо, то влево. Сменил очки.
— О боже, — произнес он, пренебрежительно взглянув на Потапчука.
— Что вы меня пугаете? Вы же знаете, Яков Наумович, я человек терпеливый.
— Да уж, потерпеть вам придется. Эх, лет двадцать назад, Федор Филиппович, когда мы с вами были молодыми, когда на женщин заглядывались, я бы вас помучил, причем от души. А сейчас времена другие, двадцать первый век на дворе, третье тысячелетие, я стараюсь соответствовать всем мировым тенденциям, так что терпеть вам не придется. Сейчас сделаем укольчик, и я лично займусь вашим зубом.
— Будем удалять?
— Что вы так вот сразу — удалять? Я же вам ничего пока не сказал, сказал, что займусь им.
— А как у вас вообще дела? — спросил
— Ну как у меня, старого еврея, могут обстоять дела? Вот застрял в этой стране, дети звонят…
— Где они? — осведомился Потапчук.
— А то вы, Федор Филиппович, не знаете! Небось прежде чем ехать, личное дело Якова Наумовича Кучера посмотрели от первой странички до последней? Я-то вас знаю.
— Никуда я не смотрел!
— И правильно, я сам все расскажу. Давайте разговор построим по-другому: вы будете молчать, а говорить будет Яков Наумович, Вы все-таки у меня в кабинете, а не я у вас.
— Вас это радует?
— Не то чтобы радует, но и не огорчает. Все, открываем рот. — В руках стоматолога сверкнул маленький шприц. — Сейчас немножко будет больно, совсем немножко.
Яков Наумович сделал укол, от которого генерал поморщился, бросил шприц в корзину для мусора и посмотрел в глаза Потапчуку:
— Теперь минут пять можем пообщаться. Говорите, спрашивайте, отвечу на все интересующие вас вопросы.
— Вы шутник.
— Да уж, без шуток в наше время не проживешь. Такие дела, что приходится лишь отшучиваться да отбрехиваться.
— Давно на родине были, Яков Наумович?
— О, давненько, уже одиннадцать лет как не посещал родной Витебск. Одиннадцать лет, а как один миг! Правда, родственники наезжают, Фима был месяца четыре назад. Повезло же мне с ним.
— Кто такой Фима?
— Есть у меня родственничек из Витебска, он и сейчас там живет. Был талантлив, как его дед. Представляете, Федор Филиппович, в четыре года он начал читать и в четыре года играть на скрипке. А в девять он уже стал лауреатом какого-то важного конкурса.
Потапчук кивал. Он уже не чувствовал щеки, язык стал непослушным, немного одеревенел.
— Ну как, действует? — улыбнулся Яков Наумович, словно видел своего пациента насквозь.
— Да, действует, — выговорил Федор Филиппович и тут же задал вопрос: — И что ваш Фима представляет собой сейчас?
— Конченый человек. Его можно было бы списать, вычеркнуть из списка родственников. Но вы же знаете, моя Фаина такая сердобольная, ну такая сердобольная, она даже котикам в подвал каждое утро выносит еду.
— О да, помню, — произнес Потапчук, словно он следил за супругой Якова Наумовича и прекрасно был осведомлен о том, чем занимается пожилая женщина. — А вы как, Яков Наумович?
— В чем — как?
— Судя по всему, не бедствуете? — с трудом выговаривая слова, произнес Потапчук.
— Ой, что вы, Федор Филиппович, хотелось бы жить еще лучше, но хвала Всевышнему, что и так живы-здоровы, дети устроены, внуки растут, хорошо учатся, играют, поют. А я живу себе понемножку. Хотите анекдот, старинный-старинный? Наверное, даже если сложить наши годы вместе, этот анекдот будет постарше.