Кровь цветов

Амирезвани Анита

Матушка глядела на меня с нежностью и ожиданием.

— Продолжай. Расскажи мне, — сказала она.

Я сделала большой глоток крепкого чая, села прямо и заговорила.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Весной в год, когда меня собирались отдать замуж, в небе над моей деревней пролетела комета. Она была самой яркой из всех, которые нам доводилось видеть, и самой зловещей. Ночь за ночью, пока она ползла

по небу, разбрасывая холодные белые зерна печали, мы пытались разгадать страшные предсказания звезд. Хадж Али, самый образованный человек в деревне, уехал в Исфахан за списком календаря главного астронома, чтобы мы могли узнать, каких бед ожидать.

Тем вечером, когда он вернулся, люди собрались на улице, чтобы услышать предсказания на ближайшие месяцы. Мы с родителями стояли около старого кипариса, единственного дерева в деревне, увешанного лоскутками, олицетворяющими обеты, данные людьми. Все смотрели вверх, на звезды, подбородки людей будто упирались в небо, лица были мрачны. Я была маленького роста и видела только седую длинную бороду Хадж Али, похожую на пустынный кустарник. Моя матушка, Махин, указала пальцем на Отсекающего Главу, пылающего красным в ночном небе.

— Смотрите, Марс загорелся, — сказала она, — это усилит зло от кометы.

Многие односельчане уже видели таинственные знаки или слышали о несчастьях, вызванных кометой. На севере Ирана свирепствовала чума, убившая тысячи людей. Землетрясение в Дугабаде убило невесту за минуту до встречи с женихом — она и ее гостьи не смогли выбраться из-под обломков дома и задохнулись. В моей деревне красные насекомые, которых никто раньше не видел, уничтожали урожай.

Голи, моя близкая подруга, приехала с мужем, Гасемом, который был намного старше нас. Она приветственно расцеловала меня в обе щеки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.

Она поднесла руку к животу.

— Тяжело, — ответила она.

Я поняла, что она волнуется о судьбе новой жизни внутри ее.

Вскоре после нашей встречи собрались все жители деревни, кроме стариков и немощных. Многие женщины были одеты в яркие свободные рубахи поверх узких штанов, головы покрывали шали с бахромой, а мужчины носили белые рубахи, шаровары и тюрбаны. Хадж Али носил черный тюрбан, указывавший на его родство с пророком Мухаммедом, и не выходил из дому без астролябии.

— Добрые люди, — начал он голосом, похожим на грохот колес, катящихся по камням, — сначала воздадим хвалу первым последователям Пророка, а особенно его зятю Али, князю всех правоверных.

— Да будет с ними мир, — ответили мы.

— Предсказания на этот год начинаются с плохих вестей для наших врагов. На северо-востоке узбеки от нашествия насекомых потеряют весь урожай пшеницы. На северо-западе чума выкосит турок, и даже в христианских королевствах далеко на западе таинственная напасть поразит рты королей.

Исмаил, мой отец, наклонился ко мне и прошептал:

— Всегда приятно узнать о великой неудаче, поджидающей твоих врагов.

Мы рассмеялись, как обычно.

Пока Хадж Али читал предсказания из альманаха, мое сердце колотилось так сильно, будто я карабкалась на гору. Мне не терпелось услышать предсказания о браках, которые будут заключены в течение года, — сейчас это заботило меня больше всего. Я начала теребить бахрому своей шали — привычка,

от которой меня постоянно пыталась отучить матушка, — в то время как Хадж Али рассказывал, что не будет вреда от бумаги, книг или письма, что на юге произойдут землетрясения, но слабые, а крови, пролитой в сражениях, будет достаточно, чтобы Каспийское море стало красным.

Хадж Али махнул альманахом толпе в знак того, что следующее предсказание будет тревожным. Помощник, державший перед ним масляную лампу, отскочил в сторону.

— А сейчас, похоже, наихудшее из всего. Произойдет в этом году обширное и необъяснимое падение нравов, — прочел он. — Единственное, чем можно его истолковать, — это влиянием кометы.

По толпе пронесся шепот, каждый начал вспоминать, свидетелем какого проступка он стал в первые дни нового года.

— Она набрала в колодце воды больше, чем ей полагается, — услышала я голос Зейнаб; она была женой Голама, и я не слышала от нее ни одного хорошего слова о ком-либо.

Наконец Хадж Али перешел к предсказаниям, касавшимся и моего будущего.

— Насчет заключения браков предсказания весьма туманны, — сказал он. — Альманах ничего не говорит о тех, что будут заключены в ближайшие несколько месяцев, однако те, что состоятся, будут полны страстями и раздорами.

Я с волнением взглянула на матушку, потому что меня собирались отдать замуж именно в это время, ведь мне было уже почти четырнадцать. В ее глазах была тревога, и видно было, что услышанное ей не нравилось.

Хадж Али перевернул последнюю страницу альманаха, взглянул на нее и немного помолчал, чтобы привлечь внимание людей:

— Последнее предсказание касается поведения женщин — оно самое тревожное. В этом году женщины Ирана перестанут быть покорными.

— А когда они ими были? — прозвучал голос Голама.

Вокруг раздались смешки.

Мой отец улыбнулся матери, и лицо ее повеселело. Ведь отец любил ее такой, какая она есть. Люди, бывало, говорили, что он относится к матери так нежно, словно она его вторая жена.

— Женщины сами пострадают от своего упрямства, — предупредил Хадж Али. — Многие понесут на себе проклятие бесплодия, а те, кто сможет понести дитя, будут рожать в страшных муках.

Я встретилась глазами с Голи — в ее глазах отражался тот же страх, что и в моих. Моя подруга беспокоилась о родах, я же о неудаче в замужестве. Оставалось молиться, чтобы несчастья, принесенные кометой, миновали нас.

Увидев, что я дрожу, отец накинул мне на плечи покрывало из овечьей шерсти, а матушка взяла мою руку и растерла своими ладонями, чтобы согреть. Я стояла в самой середине своей деревни, и вокруг все напоминало о доме. Невдалеке сверкал покрытый изразцами купол нашей маленькой мечети. Рядом был хаммам, в котором я мылась каждую неделю, полный пара, просвеченного солнцем, ветхие деревянные прилавки крошечного рынка, на котором по четвергам жители торговали фруктами, овощами, снадобьями, коврами и утварью. Дорога уводила от базара к кучке глинобитных домов, где ютились двести жителей деревни, и заканчивалась у подножия оплетенной тропами горы, где мои козы искали корм. Все это наполняло меня таким покоем, что, когда матушка взяла мою руку, чтобы проверить, как я себя чувствую, я сжала ее в ответ, но почти сразу отдернула, потому что не хотела выглядеть ребенком.