Кровь? Горячая! (Сборник)
Шрифт:
– Кто это?
– Эдди. Пусти меня.
– Эдди?
Внезапно у нее перехватило дыхание, она сжалась в комок, и он понял, что она все вспомнила.
– Пусти меня, а не то тебе не поздоровится, – прошипел он. Опять задрожали ноги.
Джулия несколько секунд лежала, не шевелясь, не отрывая взгляда от глаз Эдди. Потом встала, пошатываясь, и направилась к двери. Эдди поднялся на крыльцо в то самое мгновение, когда Джулия открыла входную дверь.
– Что тебе надо? – прошептала она. Мятая одежда, спутанные волосы.
– Пошли к тебе.
Джулия напряглась.
– Нет.
–
Вдвоем они подошли к автомобилю. Усаживаясь рядом с ней, Эдди увидел, что она вся дрожит.
– Я включу обогреватель.
Прозвучало глупо. Он привел ее сюда, чтобы пригрозить, а не успокоить. Злясь на себя, Эдди включил двигатель, и автомобиль тронулся с места.
– Куда мы едем? – спросила Джулия. Он не знал. Потом внезапно вспомнил о лесной дороге за городской чертой, куда по вечерам любили приезжать студенческие парочки. В этот час там, естественно, никого быть не могло. Он надавил на педаль газа. Через шестнадцать минут автомобиль стоял на обочине среди молчаливого леса. По земле стелился туман.
Джулия больше не дрожала: обогреватель чуть ли не раскалил воздух в салоне.
– Так в чем дело? – тихо спросила она. Эдди сунул руку во внутренний карман, рывком достал фотографии, бросил ей на колени.
Джулия не издала ни звука. Уставилась на фотографии. Потом взяла их непослушными, негнущимися пальцами.
– На случай, что у тебя возникнут мысли позвонить в полицию, – сквозь зубы процедил Эдди. Скажи ей, потребовал внутренний голос. И он рассказал ей обо всем, что проделывал с ней прошлой ночью. Лицо Джулии бледнело и бледнело. Она переплела пальцы рук. Туман за окнами начал подниматься, закутывая автомобиль в молочную пелену.
– Тебе нужны деньги? – прошептала Джулия.
– Раздевайся, – ответил Эдди. Это не мой голос, подумал он. Очень уж зловещий, просто нечеловеческий.
Джулия всхлипнула, и Эдди ослепила мощная вспышка ярости. Его рука, словно по собственной воле, взметнулась вверх, чтобы ударить Джулию по лицу. Он почувствовал укол боли: зубы содрали кожу на костяшках пальцев.
– Раздевайся! – В жаркой духоте салона голос прозвучал оглушающе громко. Эдди жадно схватил ртом воздух. Джулия, плача, начала снимать одежду. Из уголка рта стекала струйка крови. Нет, не надо, услышал он внутренний голос. Не делай этого. Но руки, уже не принадлежащие ему, чужие руки, потянулись к обнаженной плоти.
Домой он вернулся в десять утра, с кровью и кожей под ногтями. Когда Эдди взглянул на пальцы, его чуть не вырвало. Дрожа всем телом, он улегся на кровать, уставился в потолок. С этим покончено, думал он. Фотографии у меня. А ее он больше никогда не увидит, новая встреча его просто погубит. И так жажда насилия, поднявшаяся из неведомых глубин подсознания, заливала мозг, не позволяла думать ни о чем другом. Он попытался заснуть, но перед его мысленным взором возникали синяки на ее прекрасном теле, царапины, следы от укусов. Эдди буквально слышал, как она кричит. Ее он больше никогда не увидит.
Декабрь
Джулия открыла глаза и увидела крохотные тени, движущиеся на стене. Повернула голову,
Фотографии. Вот что разбудило ее. Она закрыла глаза, сосредоточилась. Они горели. Джулия видела, как они и негативы горят в большом эмалированном лотке, в какой обычно наливают проявитель. Яркие языки пламени пожирали их, белая эмаль чернела от копоти.
Джулия задержала дыхание. Мысленно перенеслась в комнату, освещенную горящими фотографиями, огляделась, увидела тело, болтающееся на крюке в стенном шкафу.
Вздохнула. Быстро же все закончилось. Если у человека неуравновешенная психика, иначе и быть не могло. Та самая слабина, которая позволила ей войти в сознание Эдди, его же и погубила. Джулия снова открыла глаза, уродливое детское личико исказилось в улыбке. Ничего, он не первый и не последний.
Она лениво потянулась костлявым телом. Стриптиз перед окном, кока со снотворным, фотографии в мотеле, все это уже забывалось, хотя лесной эпизод вызвал довольную улыбку. Раннее утро, вокруг холодный белесый туман, зато в автомобиле температура, как в духовке. На какое-то время она сохранит его в памяти. Как и изнасилование. А остальное ей ни к чему. В следующий раз она придумает что-нибудь получше.
На лекции по физике Филип Гаррисон впервые обратил внимание на эту девушку…
Чет Вильямсон
Превратности жизни
В гостинице «Рамада» появился новый постоялец по имени Леонард Дрю. Девушке, которая его регистрировала, он показался вежливым и приличным господином; носильщик, человек среднего возраста, счел его простым грубоватым парнем, а женщина в баре увидела в нем любезного и остроумного мужчину и охотно согласилась — за определенную сумму — провести вечер в его номере. «Конечно, не только из-за денег, — сказал себе Леонард. — Просто я ей понравился, это же очевидно».
Да и могло ли быть иначе? Леонард нравился всем, потому что, как объяснял он молоденьким практиканткам из отдела продаж, он обладал умением приспособиться к каждому. Люди любили его, потому что он был для них своим и говорил с ними на их языке. Механикам в мастерских, в которые его компания поставляла продукцию, он мог сказать: «Ну, эти сучки, кажется, не очень-то хорошо работают?», а менеджерам по маркетингу он заявлял, что подготовит доклад, «как только получит данные и свяжется с партнерами». Леонард хорошо ладил со всеми, и именно это было причиной его быстрого роста в компании «Бентсон» — о чем он сам прекрасно знал.
Войдя в комнату, он сбросил свои ботинки фирмы «Флорсхайм», освободил шею от галстука невероятного желтого цвета и рухнул на кровать — тяжелый и солидный, похожий на собственный портфель. И в этот момент он услышал звук, который мог исходить из уст единственного человеческого существа, рядом с которым он чувствовал себя неуютно, — из уст ребенка.
— Папа, это наса дверь? — услышал Леонард у себя под дверью и увидел, как задергалась дверная ручка, которую кто-то теребил снаружи, и этот кто-то явно был отвратительным мальчишкой.