Кровь на черных тюльпанах
Шрифт:
— Вы ведь христианин? — уточнил Джеремия Смит, и Мишель кивнул.
— Впрочем, — продолжал американец, доверительно понизив голос, — мы поедем на моей машине… с посольским номером, а с ним нам ничего не грозило бы, даже если бы вы были самым фанатичным мусульманином.
Сейчас голос его звучал по-деловому, словно он уже не сомневался в согласии Мишеля и поехать с ним в Библос, и провести день в компании его друзей на море.
— Вы сейчас пойдете домой и переоденетесь, то же сделаю и я. А потом подходите к ресторану «Смаглерс инн» [13] — это неподалеку
13
«Кабачок контрабандистов».
На этот раз Мишель не удивился, что американец знает даже, где он живет, он уже стал привыкать к мысли, что Джеремии Смиту известно о нем все.
«Смаглерс инн», — повторил он, словно запоминая, — да, это совсем рядом со мною.
— А я вас там подберу, — и американец взглянул на золотой «ролекс» на своем запястье, — ну… скажем… если сейчас девять часов, то… в одиннадцать. О’кей? У меня синий «шевроле»…
…Американец опоздал ровно на пять минут. Блестящая лакированная синяя машина бесшумно подкатила к узкому тротуару перед рестораном «Смаглерс инн», и Джеремия Смит, потянувшись всем телом из-за руля, распахнул перед Мишелем правую дверцу.
— Прошу, — пригласил он и сейчас же добавил: — Переедем «зеленую линию» — за руль сядете вы.
«Зеленой линией» в Бейруте вот уже много лет называлась полоса улиц и кварталов, разделяющих воюющий город на западный, «мусульманский», и восточный, «христианский», секторы. В лучшие времена по договоренности между «комбатантами» через нее открывалось несколько проездов, охраняемых с обеих сторон вооруженными «милициями», а точнее, боевиками враждующих сторон. Теперь период в жизни Бейрута был сравнительно спокойный и проезды между секторами были открыты.
— А вы хорошо экипировались, — заметил Джеремия Смит, скользнув взглядом по Мишелю, надевшему светлый костюм «сафари» с короткими рукавами и прихватившему с собой небольшую спортивную сумку, из которой выглядывал темно-зеленый шерстяной свитер. На цепочке висели затемненные очки.
Американец был во фланелевом двубортном пиджаке («клабджакет») с замысловатым золотисто-красным гербом неизвестного яхт-клуба, вышитым на накладном нагрудном кармане, в легких голубых брюках, гармонировавших с пиджаком цвета «неви блю». Белая рубашка-апаш обнажала мощную желтоватую шею, небрежно повязанную голубой косынкой. Глаза прятались под темными очками в дорогой черепаховой оправе, закрывавшей почти половину лица.
Заметив, что Мишель его с интересом разглядывает, американец засмеялся и тронул машину.
— А вдруг там будут хорошенькие девочки? — пошутил он, как бы объясняя свой щегольской наряд. — Мне, например, хорошенькие девочки нравятся, а вам, Майкл?
Мишель смутился.
— Ну… не краснейте же, шучу, шучу! — Голос Смита стал лукавым: — Я ведь знаю, что у вас есть… возлюбленная, может, даже уже и невеста. И не удивляйтесь, что я об этом знаю — об этом говорит весь университет. Дело-то… не совсем обычное — христианин и друзка! Ого, взрывчатая смесь! Ну ладно, ладно, сменим тему, не буду вас больше смущать.
Он ловко вклинился в поток машин, несущийся по Мазре, одной из главных магистралей западного Бейрута, и вывел «шевроле» из лабиринта узких улочек старых кварталов.
Они долго тянулись в длинных вереницах машин. Движение было оживленным, все, кто могли, спешили на воскресенье выбраться из города.
Джеремия Смит уверенно вел мощную машину, шесть цилиндров которой работали почти бесшумно. Мишель хотел было предложить американцу поменяться местами, но американец выглядел совсем здоровым и явно наслаждался быстрой ездой по превосходному шоссе.
Как получилось, что Мишель рассказал ему о своих чувствах к Саусан, о своих волнениях и страхе, что ее родные могут помешать им пожениться, о планах и надеждах на будущее, он не смог бы объяснить и сам. Джеремия Смит держался так просто и непринужденно, был так внимателен к нему, что Мишеля вдруг потянуло выговориться, раскрыться, найти у американца ободрение и поддержку.
…Теперь же, на катере, уходящем в мирную голубизну Средиземного моря, за столом с американцем и фалангистским фюрером Фади, Мишель вдруг подумал, что разоткровенничался зря, ведь он совсем не знал американца, тесные отношения которого с Фади отнюдь не служили ему лучшей рекомендацией; даже в маронитской среде этого фалангиста многие считали отпетым уголовным преступником и убийцей.
Джеремия Смит пил только грейпфрутовый сок. Он сидел, откинувшись в плетеном кресле, с наслаждением вытянув ноги, и шутливо рассказывал, как скучно и однообразно проводил «уик-энды» у себя дома — в нью-йоркском пригороде Рошели, тихом, благопристойном местечке с тщательно ухоженными зелеными лужайками и живописными каналами.
Джеремия Смит подшучивал над своими благопристойно-скучными соседями, над самим собою, степенно совершающим воскресный моцион с супругой, демонстрирующей новый наряд и цепким взглядом оценивающей наряды своих соседок, точно так же прогуливающихся с безликими, стандартно образцовыми мужьями и с положенным количеством детей — тремя, а то и четырьмя. У самого Смита их было трое — две девочки и мальчик, ходившие пока еще в младшие классы местной школы, и когда он рассказывал о своих детях, в голосе его была грусть.
Фади, все больше налегавший на виски, снисходительно улыбался и кивал. Чувствовалось, что рассказы американца ему неинтересны и непонятны. Фади угостил своих гостей перед выходом в море превосходным ланчем — в небольшом ресторанчике рядом со старинной цитаделью, построенной крестоносцами на городище, тысячелетиями бывшем сердцем Библоса. Со второго этажа ресторанчика открывался живописный вид на древние развалины, на цитадель, на короткую и тесную улочку, на которой обосновались лавочки антикваров и торговцев сувенирами. Когда-то здесь бродили толпы туристов, но теперь туристы в Ливан не ехали, и по улочке слонялись мордастые парни в темно-зеленой форме фалангистов, перепоясанные ремнями и увешанные оружием.
Отдав приказания официанту, пожилому, еще старой выучки, которыми когда-то славились рестораны Ливана, Фади извинился перед Мишелем и предложил американцу спуститься с ним вниз — в лавочку напротив, где у торговца появилось несколько древних финикийских монет — оказывается, Джеремия Смит был нумизматом и по его просьбе Фади иногда присматривал для него в местных лавочках что-нибудь интересное. Они отсутствовали с полчаса, и американец вернулся довольный приобретением. Пакетик с монетами он положил в нагрудный карман и то и дело ласково поглаживал его, благодарно кивая непроницаемому Фади.