Кровь, слава и любовь
Шрифт:
Конечно, время от времени Монтозье охватывало бешенство. Он опять возвращался в армию, творил там чудеса и… потом начиналось все сначала: меланхолия, сожаления, угрызения, тоска, властная необходимость поскорее увидеть «ее» снова, – и он ехал в Париж, чтобы стать там еще более покорным рабом, чем прежде.
Ради нее он даже пообещал отречься от протестантизма. Тогда не осталось бы никаких препятствий для женитьбы, на которую он давно претендовал. Но Жюли, как никто, умела ускользать из рук. Она обладала редким даром повергать бедного влюбленного в рай и ад поочередно. Она позволяла ухаживать за собой, вселяла надежду, шептала ласковые слова. Потом,
И все-таки Монтозье был очень упорным человеком. Если он чего-то хотел, то добивался. Он поклялся, что Жюли никогда не будет принадлежать ни одному мужчине, кроме него самого. Решив поставить для этого на карту все, он придумал гениальный подарок возлюбленной – такой подарок, какой и не снился ни одному идолу: восхитительный альбом, каждая страница которого была посвящена какому-нибудь цветку, а каждый цветок был посвящен несравненной мадемуазель д'Анженн. Что-то около шестидесяти мадригалов, исполненных наилучшим образом.
Естественно, осознавая пределы своего поэтического дара и понимая, что ему потребуется помощь, Монтозье сам сочинил шестнадцать стихотворений, а остальные распределил между «собратьями по перу», чтобы добиться совершенства, чтобы было не стыдно предоставить свое творение взгляду «божественной».
Но, разумеется, дело было не только в содержании, форма волновала влюбленного не меньше. Он заказал Никола Жарри, лучшему каллиграфу того времени, написание текстов на превосходной веленевой бумаге. Роберу доверил живописные изображения цветов. Отдельные листы были переплетены в один том Легасконом. Получился роскошный альбом, выполненный с искусством, которого, с точки зрения знатоков этого дела, никогда больше не удалось достичь.
Изданная таким чудесным образом «Гирлянда Жюли» была передана красавице через ее верную камеристку: та положила альбом хозяйке в постель, на одеяло, в день ее именин. Проснувшись, Жюли обнаружила этот выдающийся и блистающий роскошью дар. Он должен был открыть ей наконец, как велика и упорна страсть, на которую она вдохновила Монтозье. На страницах альбома, переплетенного в красный сафьян, Жюли нашла все цветочные аллегории, призванные доказать, что она – единственная женщина в мире, достойная того, чтобы выдержать сравнение с богиней.
Можно было надеться, что, увидев подобный шедевр, Жюли растрогается, прольет слезу, что ее сердце смягчится. В результате она наконец протянет щедрому дарителю руку, трепещущую, как и ее, наконец, взволновавшееся сердце. Но, увы, ничего такого не случилось! Конечно, Жюли выразила признательность, конечно, она похвалила альбом за его красоту, отметила изящество стихотворных аллегорий и изысканность переплета, но в общем приняла драгоценный подарок как нечто вполне естественное. Либо ты богиня, – следовательно, жертвы тебе положены, либо нет. Вовсе не следует немедленно падать в объятия верного поклонника, как бы исключительно хорош ни был подарок. Фи! Это получилось бы так пошло, так вульгарно!..
Бедняге Монтозье пришлось терпеть… еще долгих четыре года, прежде чем он смог увидеть на горизонте берега Страны Нежной Привязанности… Целый год из этих четырех смертельно-тоскливых лет он провел пленником в Германии, отчаявшись увидеть когда-нибудь свою Францию или свою красавицу, что, впрочем, для него было почти одно и то же.
Наконец наступил счастливый 1645 год, когда король, признательный Монтозье за заслуги, назначил его генерал-лейтенантом
– Жюли, – сказала она, – пора подумать о вашем замужестве. Вот уже Монтозье и генерал-лейтенант. Это высокое положение в обществе. Он богат, он влюблен в вас, если я правильно подсчитала, уже лет пятнадцать, и, на мой взгляд, он вам не противен…
– Действительно, матушка, я думаю, что не уроню своей чести, если признаюсь, что подобное постоянство кажется мне трогательным. Мне всегда приятно видеть у нас господина де Монтозье. Но в положении девушки на выданье есть свое очарование, от которого, честное слово, мне было бы очень трудно отказаться.
– Вот как? Значит, вам хочется остаться старой девой и высохнуть на корню, как наша дорогая Скюдери? Вам уже тридцать восемь лет, дочь моя. Для девушки это многовато. А для замужней женщины – совсем наоборот: сорок лет – период расцвета! Поверьте мне: хватит ждать, потому что чем больше лет пройдет, тем меньше у вас останется шансов найти себе мужа по вкусу. Да к тому же и Монтозье может надоесть…
Правду сказать, Жюли не верилось, чтобы она кому-нибудь могла надоесть, особенно Монтозье! Но она чувствовала, что в словах матери есть зерна истины. Кроме того, положение знатной дамы сулит много приятного. А все вокруг только и говорили о том, какое большое будущее ожидает «нашего дорогого Монтозье», как благоволит к нему Его Величество… Да ведь он на три года моложе ее самой…
Хорошенько подумав, оценив все «за» и «против», Жюли решилась и наконец вложила свою царственную руку в дрожащие руки своего обожателя. Он целовал эту руку снова и снова, прежде чем поверил, что его божество на самом деле отныне принадлежит ему. Пышную свадьбу отпраздновали в присутствии короля и всего двора. С этого дня мадам де Монтозье принялась строить свою карьеру замужней женщины, а ее супруг, успокоившись, смог целиком отдаться своей.
Став губернатором Сентонжа и Ангумуа, он во времена Фронды остался верным королю и Мазарини. Он активно участвовал в установлении мира на Юге. После того как его ранили при Монтансе, он вернулся вместе со всем двором в Париж. Подобные деяния заслуживали самой высокой оценки. Как бы в компенсацию, он был назначен в 1665 году губернатором Нормандии, в 1668-м обрел титул герцога и пэра Франции. В том же году он провел блистательную кампанию во Франш-Конте, и она стала его последним ратным подвигом. Сразу после нее король Людовик XIV сделал своего верного слугу воспитателем дофина. Все придворные рассыпались в поздравлениях, но… последовала чудовищная свара с маркизой де Монтеспан. Последняя страшно разгневалась, полагая, что высокий пост был предоставлен Монтозье в благодарность за то, что славный вояка… сам уложил в постель короля свою спесивую красавицу-жену. Маркиза отправилась к чете Монтозье и устроила там прилюдно безобразную сцену, вполне достойную быть увековеченной пером Мольера.
Несмотря на все это, отношения в семье, судя по воспоминаниям современников, были вполне удовлетворительными. Жюли была любезна, дипломатична, доброжелательна и чудесно умела скрывать свои антипатии. Ее муж – совсем наоборот. Он выражал свое мнение «с горячностью, граничившей с резкостью», и вовсе не беспокоился о том, какое впечатление на окружающих произведет его искренность. Он называл черное черным, а белое белым. К его прямоте довольно часто примешивалась почти что грубость. Он был не слишком умен, но зато умел, как никто иной, изрекать прописные истины.