Кровь слепа
Шрифт:
Кальдерон кивнул:
— К несчастью, свидания эти не супружеские. Мы просто разговариваем.
— О чем же?
— Разговорами обычно мы с ней не занимались, — сказал Кальдерон, затягиваясь сигаретой. — Предпочитали другой язык.
— Но может быть, очутившись здесь, ты усовершенствовался и в данном способе общения.
— Конечно. Только не с Марисой.
— Так зачем она приходит к тебе на свидания?
— Из чувства долга? А может быть, вины? Не знаю. Спроси ее!
— Вины?
—
— К примеру, о каких?
— Не хочу об этом говорить. Особенно с тобой.
— О том, как вы шутили с ней насчет истинно «буржуазного решения» сократить расходы на развод, убив жену?
— Черт знает, как этот прохвост Зоррита сумел вытянуть это из нее!
— Возможно, ему особенно и стараться не пришлось, — хладнокровно заметил Фалькон.
Сигарета Кальдерона застыла в воздухе на пути ко рту.
— Ну а еще о каких признаниях Зоррите может она сожалеть? — продолжал Фалькон.
— Она покрывала меня. И сказала, что я ушел от нее позже, чем это было на самом деле. Она думала, что спасает меня этим. Но Зоррита выяснил в таксопарке все, что касалось времени. Она сделала глупость. Чем оказала мне медвежью услугу. Получилось, что мне требуется помощь. Особенно учитывая то обстоятельство, что полиция застала меня на берегу при попытке утопить тело Инес в Гвадалквивире, — сказал Кальдерон. Он помолчал, нахмурившись и продолжая сосредоточенно курить, потом спросил: — Какого черта ты ко мне явился, Хавьер? Зачем все это?
— Я пытаюсь тебе помочь.
— Вот оно что! А с чего это ты вдруг загорелся желанием помочь предполагаемому убийце бывшей твоей жены? Я так понимаю, что в последнее время вы с Инес отдалились друг от друга, но все-таки…
— Ты говорил мне, что невиновен. Ты утверждал так с самого начала.
— Но, старший инспектор Хавьер Фалькон, вам ли не знать, что убийцы всегда отпираются!
— Мне это известно, — сказал Фалькон. — И не стану притворяться, делая вид, что заинтересованность моя в этом деле совершенно бескорыстна и не имеет побочных причин.
— Ладно, — произнес Кальдерон, откидываясь на спинку стула. Как ни странно, но слова Фалькона, казалось, его удовлетворили. — Я и не думал, что ты рвешься спасать мою шкуру… особенно после того, как ты читал и перечитывал, как утверждаешь, запись беседы со мной.
— Да, грязи там достаточно, не могу отрицать.
— Как и я, — согласился Кальдерон. — Хотел бы я повернуть время вспять, чтобы изменить наши с Инес отношения!
— У меня к тебе ряд вопросов по поводу записи, — сказал Фалькон, пресекая этот жалкий всплеск раскаяния. — В первый раз, я так понимаю, ты поднял руку на Инес, когда она обнаружила в твоем фотоаппарате кадры с обнаженной Марисой.
— Она пыталась перекачать
— Наверняка Инес успела к этому времени хорошо тебя изучить, — сказал Фалькон. — Так, бога ради, как же ты мог так неосторожно бросать где ни попадя аппарат? И о чем ты только думал, снимая на него свою любовницу в голом виде?
— Я не снимал. Снимки делала Мариса… а я в это время спал. Но никакого коварства в этом не было — она предупредила меня, что оставила мне в аппарате «подарочек», — сказал Кальдерон. — И «где ни попадя» я аппарат не бросал — Инес вытащила его у меня из кармана.
— А зачем тебе вообще понадобилось брать аппарат?
— Я отщелкал несколько кадров на корпоративе юристов, с которого и уехал к Марисе, — сказал Кальдерон. — Это было алиби на случай, если бы Инес нашла аппарат.
— Что ты и предполагал.
Кальдерон курил, погрузившись в размышления, что стало для него теперь так привычно.
— У Марисы я заснул и проспал слишком долго, — продолжал он. — Домой вернулся я уже в шесть часов утра и, как ты понимаешь, в довольно-таки растрепанных чувствах, что в нормальном состоянии мне не свойственно. Мне показалось, что Инес спит. Но она не спала. Когда я плюхнулся в постель и заснул, она встала и отыскала снимки.
— И тут-то ты ее ударил, — сказал Фалькон. — В тюрьме ты часто вспоминаешь эту сцену?
— Ты что, решил прибегнуть к оружию психоанализа?
Фалькон поднял руки, демонстрируя, что в них ничего нет.
— Если сам ты Марису не снимал, а аппарат прихватил только для съемок корпоратива в качестве алиби для Инес, то как мог аппарат попасть в руки Марисы, чтобы та снимала себя в голом виде?
— Она не скрывала, что рылась у меня в карманах. Она сказала: «Я ведь из буржуазной семьи. Я борюсь с этим наследием, но знаю все ваши хитрости». Рыться в карманах там в порядке вещей, Хавьер. И женщины в этих семьях поднаторели в таком искусстве. Улики — это их конек.
— Мариса по собственной воле тебе это рассказала?
— Нет, я спросил ее об этом.
— Почему вдруг?
— Не знаю, — сказал Кальдерон. — Помнится, я искал свои ботинки и нервничал, как вернусь домой и не будет ли скандала с Инес. Ведь я впервые не ночевал дома. Думаю, что я обратил внимание тогда на некоторую странность поведения Марисы.
— В чем же странность? Теперь-то ты можешь объяснить, что именно тебе тогда показалось странным?
— Такие вещи обычно жены делают… не любовницы, — сказал Кальдерон, давя в пепельнице окурок. — Вот и Инес меня обыскала, когда я домой приехал.