Кровь ворона
Шрифт:
На сей раз лошади промолчали. Олег оценил их скромность, вздохнул и принялся стягивать сапоги, штаны. Затем взял гнедую под уздцы и тронулся вперед. Лошадям ведь всё равно, куда копытами своими стучать. А здесь, в чистом поле, где никакие деревья или кусты колею не ограничивают, есть только один способ дорогу нащупать: ножками. Так и побрели они через паводковое «море»: Середин, по колено в ледяной воде, двигался первым, тщательно выискивая путь. Обоз — следом.
До холма добирались часа три, и когда дорога выползла-таки на холм, ведун уже совершенно не чувствовал ног. Олег немного поплясал на месте, разгоняя кровь, потом растер ступни, оделся.
— Ну, если окажется, что зря…
И тут через редкий березняк впереди открылись острые кончики совсем близкого частокола, пахнуло дымом, послышалось недовольное коровье мычание, прерываемое оглушительным собачьим лаем: впереди находилось человеческое жилье!
Тын, верх которого углядел с холма ведун, был вкопан не в землю, а шел поверх земляного вала метров пяти высотой, так что все укрепление достигало высоты трехэтажного дома. Против крупной рати с осадными приспособлениями за подобной стеной, само собой, долго не отсидишься, но мелким степным шайкам в две-три сотни воинов или судовой рати, что плавает на торговых ладьях, защищая товары, а заодно присматривая себе беззащитную добычу, такой орешек явно не по зубам. Особенно, если защитников на стенах хватает. Хорошо местный люд обосновался, прочно. Впрочем, на берегу реки иначе и нельзя. Люд всякий по водным путям плавает. Только зазевайся — обязательно двуногий хищник по твою душу найдется. По форме селение напоминало большой равносторонний треугольник с невысокими, крытыми тесом, площадками на каждом углу; ворота располагались справа, над крутым обрывом, возвышающимся над Олымом, что уже поглотил в своем течении все причалы и помосты, которые, надо полагать, стояли на берегу. Не могло же селение у реки вовсе не иметь никаких причалов?
Вскользь оценив крепость деревеньки, Середин покатил вниз, миновал влажный распадок, не затопленный еще, однако, половодьем, медленно проехал под стенами, стараясь не смотреть вверх — туда, откуда, окажись он врагом, сейчас наверняка бы сыпались валуны, бревна, летели стрелы и лилась кипящая смола. Возле ворот ведун придержал лошадей, посмотрел на пухлого полуобнаженного старичка, что дремал на солнышке, привалясь спиной к теплой воротине. Пожал плечами: ну, коли стражи нет, то и вход, стало быть, бесплатный, — и въехал в селение.
Изнутри деревня показалась уже не столь прочной крепостью, как снаружи. Вдоль улицы тянулись жердяные заборы, огораживая обширные дворы. Во многих строениях отсутствие трубы выдавало сараи, а дома, добротные пятистенки, стояли довольно далеко один от другого, метрах в пятидесяти. В общем, рыхлая застройка, неплотная. Дворов сорок всего, может, чуть больше. А значит, и жителей немного. На стены, самое большее, сотни полторы выйти сможет. Не считая баб и детей, естественно…
— Эй, красавица! — натянул поводья Олег, углядев впереди девицу в душегрейке поверх простенького полотняного платья, в белом платке с вышитым синей нитью краем и с коромыслом на плече. — Пожалей путника, дай воды колодезной напиться!
Курносая туземка остановилась, окинула его васильковым взглядом, осторожно опустила коромысло на землю, освободила от крючка одну из бадеек:
— Отчего же. Хорошему человеку воды не жалко. Пей.
— Благодарю, красавица… — Ведун поднял деревянное ведро, поднес ко рту, сделал несколько глотков обжигающе-ледяной воды, куда больше пролив себе на
— Какой ныне торг, мил человек? — пожала плечами девушка. — Он, как реки-то разлились. Ни купцам, ни покупателям хода нет. Вот и пустует площадь. Нет никого.
— Реки? — навострил уши Олег. — А их у вас много?
— За воротами Олым разлился, — зацепила красотка ведро крючком коромысла, — а по другую сторону Сосна плещется.
— Так вот отчего всё так залило! — понял Середин. — У вас тут сразу две реки разлились. И обе отнюдь не ручейки… Кстати, а как селение ваше зовется?
— Чернавой прародители нарекли… — Девушка поднатужилась, закинула коромысло обратно на плечо. — Сказывали, от шелковицы всё округ черно было, как первый сруб ставили. С тех пор черными и зовемся.
— Постой еще секунду! — попросил Олег. — Подскажи, а постоялый двор у вас тут есть?
— Есть, отчего не быть, — попыталась пожать плечами голубоглазая туземка, но смогла шевельнуть только одним. — Токмо закрыт он ныне, да и подтоплен, вестимо. За стенами, у Сосны стоит. Ныне ведь половодье, путников, почитай, нет. От Манрозий Горбатый дома и отдыхает, пока по двору волны гуляют.
— Да, среди воды мне и самому ночевать неохота, — поморщился ведун. — Может, еще у кого на постой встать можно? Я бы заплатил… Может, у тебя приют найдется, красавица? Серебра отсыплю, сколько скажете.
— Нет! — неожиданно грубо вскинулась девушка и даже отступила на пару шагов. — Откель ты тут вообще взялся, в разлив-то самый?
— Ну, нет так нет, — хмыкнул Середин, несколько обиженный подобной отповедью. — Была бы честь предложена. А более отзывчивых хозяев у вас в деревне нет?
— Хочешь, ступай прямо до самой стены, да вдоль нее до второго двора, с чуром на воротах. Там Севар Шорник живет. У него дочь средняя на выданье. Может, он примет. Ему ныне серебро в самый раз придется. Приданое ведь давать понадобится, а еще и своих младших кормить надобно.
— И на том спасибо, красавица. Удачи тебе, и мужа хорошего… — Олег забрался на облучок телеги и тряхнул вожжами. — Поехали, родная. Будут тебе скоро и отдых, и ясли с ячменем.
Найти нужный двор особого труда не составило. Земляную стену Чернавы Середин, и захотел бы, не миновал. Вдоль вала шел узкий проезд, как раз в телегу шириной; ворота, на левом столбе которых красовалась умело вырезанная, черная, как негр, личина с большими усами и бритым подбородком, трудно было перепутать с любыми другими. Похоже, от гнили деревяшку щедро пропитали дегтем и теперь мавр с запорожскими усами стал почти вечным.
Спешившись, ведун громко постучал в ворота и, отойдя обратно к телеге, привалился к боковине возка. Спустя пару минут во дворе послышались шаги, воротина чуть приоткрылась, и наружу выглянула женщина лет сорока в потрепанном сарафане, еще сохранившем праздничную вышивку — но нитки от времени поблекли, и теперь розы, травы и птицы еле угадывались на фоне материи.
— Мир этому дому, — поклонился ей Середин. — Севар Шорник здесь живет?
— Здесь, — вышла со двора женщина. — Чего тебе надобно, чужеземец? Купить чего в дорогу али шкуры продать желаешь?