Кровавая гостиница
Шрифт:
– Во-первых, нужно избавиться от этой падали, чтобы вымыть и выскоблить пол… Опрятность прежде всего… и потом, дитя ждет своей очереди…
– Дитя?..
Указывая рукой, старуха добавила:
– Ну да, дитя этого торговца, которое спит там и о котором вы совсем забыли в спорах и ссорах…
Убийцы переглянулись и невольно сказали:
– Мать права…
– Вот у кого, должно быть, отличный сон, — заметил Жозеф, — если он не услышал того, что здесь произошло.
– Ну что ж, — сказал Франциск, — если он проснулся, то его можно усыпить.
– Торопись! — приказала старуха. — В июле светает рано, а если что-нибудь не сделано, то не сделано ничего…
– Вы, — сказала Марианна, обращаясь к братьям, — займитесь клиентами, младенца я беру на себя… — И она, приблизившись к кровати, отдернула полог левой рукой. — Не торопись, малютка!.. Матушка, посветите мне. Мы сейчас сделаем из него ангела!
Старуха подошла с лампой. Трое братьев с любопытством следили за тем, что произойдет. Занавес раскрылся, топор был уже занесен, но рука Марианны вдруг безвольно опустилась, и страшное оружие, которым она была вооружена, с шумом упало на пол. Все четверо сообщников вскрикнули… Их последняя жертва ускользнула. Кровать была пуста… Ребенок исчез.
XII
В павильоне сторожа
Миновала неделя после тех страшных событий, невольными свидетелями которых стали наши читатели.
Теперь перенесемся в домик, известный в окрестностях под названием «павильон сторожа» — покойного сторожа Марка-Мишеля Готье, который при жизни заведовал водоемами, лесами, охотой и рыбной ловлей в господских владениях Армуазов.
Имение это находилось в трех четвертях мили от местечка Виттель. Дорога, соединявшая их, проходила у павильона и тянулась вдоль обширного парка, который дальним концом своих тенистых аллей достигал господского замка. Небольшое селение, в десять или двенадцать дворов, являлось как бы продолжением хозяйственного двора с многочисленными постройками различного назначения и носило одно с ним название.
После смерти бывшего трубача Шамборана его дочь по причинам, которые будут разъяснены впоследствии, не покидала родительского гнезда — небольшого одноэтажного кирпичного здания, привлекательного на вид и очень удобного, несмотря на свои небольшие размеры. В редешоссе [10] находились кухня с печкой; первый этаж занимали спальня покойного, которую Дениза обустроила для себя, и кабинет, служивший пристанищем Филиппу вплоть до его отправления в армию.
В буржуазных и сельских домах Лотарингии печкой обычно называлась главная комната, объединяющая в себе столовую и гостиную, даже спальню — в многолюдных семьях, и мастерскую — в хозяйствах ремесленников, — где по преимуществу проводят время, обедают и принимают гостей.
10
Редешоссе — название первого этажа во Франции. Второй, соответственно, называется «бельэтаж» или «первый этаж».
Дело шло к вечеру, было около семи часов; солнце клонилось к закату, заливая теплыми лучами дивный пейзаж, расстилавшийся перед домиком. С одной стороны вдоль дороги тянулись бесконечные желтеющие нивы, перемежавшиеся лугами. Они были испещрены маленькими тополиными рощицами, терявшимися вдалеке, где на горизонте, как уголья, горели стекла низеньких хижин деревни. По другую сторону дороги тянулась стена, обозначающая границы парка. За ней виднелись густые, словно лес, заросли деревьев, высаженных с необыкновенным искусством. Если бы сильный ветер вдруг прорвал плотное полотно этой завесы из листьев, можно было бы увидеть белый фасад старинного замка маркизов дез Армуазов — замка угрюмого, немого, слепого, закрытые ставни и заколоченные двери которого ясно говорили об отсутствии обитателей и об окутавшем его печальном забвении.
Между тем залитая волшебным солнечным сиянием природа томилась пиршеством красок. Под нависшими ветвями в сумраке парка то тут то там виднелась зеркальная гладь прудов, окруженных свежей сочной травой; над вершинами густых зарослей высились одни лишь остроконечные башни господского замка с их темно-синими крышами и скрипучими флюгерами. Ни малейшее движение не нарушало общей умиротворенно-дремотной атмосферы.
Однако было и нечто более прекрасное, чем окружавшая замок роскошная природа, — это девушка, сидевшая, словно заключенная в рамку из цветов, у окна перед подушкой кружевницы и проворно перебиравшая искусными пальцами массу коклюшек с намотанными на них нитками.
Денизе Готье было полных двадцать шесть лет. Конечно, она знавала счастливые дни в пору блаженного беззаботного детства. Даже в эти минуты, когда мы представляем ее нашим читателям, девушка еще не забыла, что такое улыбка, и улыбка эта была полна тихого очарования и неизъяснимой кротости, но в гордых, прекрасных чертах ее миловидного личика было что-то страдальческое и чувствовалась какая-то безысходность, а на белом гладком челе лежала печать безрадостных размышлений. Дева безвозвратно утратила сладкий покой невинности и неведения. Ее большие дивные глаза не раз с тех пор застилали слезы… те горькие и одновременно желанные слезы, которые вымывают из сердца первые муки любви.
Отрочество и ранняя юность Денизы были исполнены тихого счастья. Отец и брат обожали ее; безграничная нежность старого сторожа вознесла горячо любимое дитя на пьедестал, с него-то она и взирала свысока на тех, общение с которыми было ей доступно. Молодцы местечка Виттель любовались ею издали, а трое братьев из «Кок-ан-Пат» в те времена еще не мечтали о ней с такой страстью, которая вскоре заполыхала в них…
Потом, с наступлением революционных волнений, в Армуаз приехал молодой маркиз Гастон. Мы уже рассказывали о любви юной девушки к своему молодому господину… любви безумной, самозабвенной… любви тем более сильной, что она была невинной, бескорыстной, безнадежной и что Дениза долго, упорно боролась с ней… Бедняжка! С тех пор пролила она немало слез! И, должно быть, много выстрадала, если так искренно плакала, потому что душа ее была стойкой и мужественной…
Мы уже говорили, что прекрасная девушка расположилась с работой у распахнутого окна. На табурете возле нее, в корзинке среди клубков и булавок, лежали два распечатанных измятых письма, очевидно, не единожды прочитанных. Одно, надписанное изящным почерком на английском языке, было отмечено штемпелем почты Страсбурга; другое, с адресом, выведенным корявыми крупными буквами, имело печать Валенкура, сельской коммуны округа Шомон.
Дениза то и дело обращала тревожные и печальные взгляды на письма, и со временем очаровательное личико девушки все больше покрывалось мертвенной бледностью, несмотря на отблески роскошного багряного заката, проникавшие в комнату.
Флоранс Арну, находившаяся в той же комнате, безмолвно смотрела на печальное лицо подруги… Отчего она не привела в исполнение своего намерения покинуть кровавую гостиницу, что, как мы уже знаем, обещала последней жертве банды убийц? Читатель вскоре поймет причины ее поступка, поскольку они же объяснят и присутствие молоденькой девушки в жилище Денизы Готье.
Когда ныне покойный Жак-Батист Арну приобрел имение Армуазов, старый гусар выказал желание незамедлительно покинуть свой павильон, но трактирщик его удержал, сказав следующее: «Зачем же вам уходить отсюда, приятель? Если вы дезертируете, то кто же будет присматривать за господской собственностью, пока хозяева не вернутся из изгнания?»