Кровавая Роза
Шрифт:
Тэм вздохнула. Надо дождаться полной тишины, как учил Эдвик, и потом…
– Фу-у-у! Что это за херня? – Браниган сделал глоток виски и, фыркая и отплевываясь, вскочил из-за стола. – Ради мерзлой преисподней, что за дрянь ты сюда подмешал, Тиамакс? Керосин? Ссаки? О боги, это яйцекладовы ссаки! – Он принюхался и рискнул сделать еще один глоток. – Какая гадость!
Эдвик усадил его на место и шепотом велел заткнуться.
– Прошу прощения, – заявил Бран зрителям. – Извини, Тэм. Продолжай.
Тэм снова вздохнула, снова дождалась полной
Зрители восторженно взревели. По лицу Бранигана расплылась счастливая улыбка, а Эдвик одобрительно кивнул. Тэм глянула на балкон, но Роза со скучающим видом затушила окурок о перила и что-то пробормотала Вольному Облаку. Шаман Брюн откинул со лба длинную челку, уставился на Тэм и помотал головой – совсем чуть-чуть, еле заметно.
Тэм остановилась. Звуки аккордов еще дрожали в воздухе. По залу разлетелись растерянные шепотки, оставляя за собой недоуменное молчание.
– Можно я снова начну? – спросила Тэм Розу.
Наемница прищурилась:
– Как хочешь.
Тэм закрыла глаза, чувствуя, как дрожат руки, а нога нервно постукивает по доскам помоста. Сердце стучало, кровь бурлила в жилах, и мечта покинуть Ардбург вместе со «Сказом» стояла в дверях, кутаясь в плащ.
Тэм вспомнила отца, представила, как он разгневался бы, если бы сейчас увидел дочь.
Она вспомнила маму, представила, как та обрадовалась бы, если бы сейчас увидела дочь.
Пальцы невольно коснулись струн, и зазвучала медленная печальная мелодия.
Это была одна из маминых песен. Тэм любила ее больше всего. И отец ее тоже когда-то любил. Разумеется, Тэм запрещалось ее исполнять. Однажды, вскоре после гибели мамы, Тэм попыталась негромко спеть песню, но горе переполнило ее, и голос захлебнулся рыданиями.
А сейчас песня просто выплескивалась наружу. Под пальцами всхлипывали струны, слова взлетали к стропилам, как бумажные фонарики, выпущенные в небеса летней ночью.
Песня называлась «Верные друзья». Она не была ни бурной, ни зажигательной. Она не вызывала одобрительных восклицаний публики, а Бран с Эдвиком погрустнели. Впрочем, немного погодя по губам Брана скользнула тень улыбки. «Верные друзья» не была песней о сражениях. В ней не говорилось о чудовищах. Никто не погибал, и никого не побеждали.
Песня была любовным посланием барда банде. Она рассказывала о повседневных пустяках, о тихих словах, о невыразимой связи между мужчинами и женщинами, которые день за днем живут, спят и сражаются бок о бок. В ней говорилось о смехе и шутках, о храпе соседа по койке. В одной строфе Лили Хашфорд описывала мимолетную улыбку мужа, а в другой ругала Брана за вонючие носки.
– Это мои счастливые носки, – признался Бран старому барду. – Я их до сих пор ношу.
Самым необычным в «Верных друзьях» было то, что музыка умолкала раньше, чем оканчивалась песня, и последний припев Тэм исполнила, положив лютню на колени. Пальцы замерли, нога больше не дрожала. Сердце ныло, но билось медленно и ровно, в такт мелодии. Песня подошла к концу, и стало слышно, как в тишине трепещет пламя свечей.
Двести голов одновременно повернулись к балкону. Брюн и Кьюра смотрели на Розу. Вольное Облако глядел на Тэм. С улыбкой, потому что уже все знал.
– Добро пожаловать в «Сказ», – объявила Роза.
Зрители восторженно завопили.
Тэм дернула шнурок колокольчика. Возок остановился, она вышла и поблагодарила кучера. До дому было недалеко, но Тэм не торопилась. Она брела сквозь метель, нагнув голову, и осторожно ступала по обледенелым булыжникам мостовой, бережно, как ребенка, прижимая к груди Рэда Тринадцатого. Тэм долго отказывалась взять лютню, не желая лишать старого барда его драгоценного инструмента, но Эдвик вынес из кладовой еще одну такую же и объяснил, что это Рэд Четырнадцатый. На том и порешили.
Никогда прежде у Тэм не было своего музыкального инструмента. В детстве она полагала, что унаследует мамину лютню, Хираэт. Но после смерти мамы лютня исчезла. Наверное, отец от нее избавился, продал или сломал, чтобы не мозолила глаза.
Дядя Бран посоветовал Тэм не возвращаться домой.
– Переночуешь в трактире, – уговаривал он. – Или в ковчеге «Сказа». Утром пойдешь и все уладишь. Я объясню ему, что это я попросил банду тебя взять.
– Так оно и было.
Старый мошенник задумался.
– Ох, ради всех богов Грандуаля, твой отец меня убьет. Но я вот о чем: если уж расплачиваться, так лучше мне.
Тэм и без того понимала, что придется расплачиваться, однако же, хотя в последние годы сторонилась отца, не могла уйти не попрощавшись.
Бран печально посмотрел на нее:
– Огневая ты, Тэм. Я по глазам вижу. От тебя прямо пышет жаром, будто из печи. Только я слишком хорошо знаю Тука, он быстро погасит это пламя. И затопчет угольки.
Тэм пожала плечами, а дядя покачал головой.
– Что ж, выпью за твою храбрость, – сказал он и залпом выпил остатки мерзкого камнешарского виски. – Надо же, как попривыкнешь, так оно даже очень ничего.
Тэм остановилась на пороге, готовясь к неминуемой размолвке. Внутри замяукала Тренодия, учуяв хозяйку. Наконец Тэм вошла в дом, и кошка, радостно урча, потерлась о ее сапог.
Отец сидел за кухонным столом, прихлебывая из кружки – хорошо бы пиво. Он смотрел в никуда, рассеянно теребя обрывок желтой ленточки.
– Я же тебя просил не цеплять кошке бантик на шею!
Тэм сняла накидку, оставила ее на вешалке у двери и присела почесать Тренодию за ухом. Кошка – палаптийская, с длинной белоснежной шерстью – довольно замурлыкала. Лили Хашфорд привезла ее из южного турне.
– Бантик ей очень идет.
– Глупости! Не… – Он осекся, заметив лютню в руках дочери. – Это еще зачем?
– Играть, – ответила Тэм. Отличное начало, сокрушенно подумала она. Прекрасный способ улестить отца.
– Откуда она у тебя? – спросил он.
– Эд подарил.
Тук помрачнел еще больше: