Кровавое море
Шрифт:
Ворота открыли на час позже. Но не надсмотрщики. Те скопом стояли возле своей небольшой казармы и выглядели безучастными зрителями. Командовали построением рабов люди, укутанные в кожаные доспехи. Они сильно выделялись весьма мощной статурой, резким гортанным выговором и непереносимым, даже для рабов кисло-затхлым запахом. Да ещё и особенными шлёмами: островерхими и со свисающими с них на спину, чуть ли не до пояса пышными султанами какой-то травы.
С хозяйской последовательностью они осмотрели всех рабов, рассортировали по группам и наложили на руки каждого некое подобие наручников. Но не стальные, а из весьма прочного, цвета спелой вишни дерева. Каждую группу соединили длинным канатом, продетым сквозь наручники. И только после
Виктор всё это время так и просидел в бараке, возле самых ворот и сквозь щёлочки распухших глаз разглядывая происходящее во дворе. С самого начала и его пытались поднять ногами, пиками копий, плётками и даже руками. Но, рассмотрев запекшуюся кровь по всему телу и болтающиеся, словно у куклы конечности, оставили в покое.
Один из "вонючих", как мысленно окрестил их для себя Виктор, гаркнул что-то укоризненное в сторону надсмотрщиков. Но те в ответ только безразлично пожали плечами. А Виктор страстно хотел уйти из этого барака! Пусть даже с "вонючими"!
Лишь бы вырваться из этого пекла!
Но не мог вымолвить единого слова. А ссохшееся горло не могло исторгнуть даже хрипа. Пришло осознание, что умирать он будет здесь.
И как ни странно, но в тот момент, когда колонны рабов тронулась, группами привязанные к лошадям, некоторые несчастные оглянулись и посмотрели на Виктора со звериной ненавистью, злостью и…завистью. От этих взглядов что-то в его груди оборвалось, в сознании лопнула некая струна предвидения, и он…вздохнул с облегчением. И уже без удивления наблюдал как заметушились надсмотрщики, собирая свои пожитки и приторачивая свертки и баулы на спину своих лошадей. Как они все до единого радостно вскочили в сёдла и понеслись в другую сторону: к горам. Никого не оставив возле барака и совершенно позабыв про умирающего раба.
Какое-то время Виктор мысленно смеялся над предоставленной ему полной свободой.
Но поднявшееся солнце наползло жгучими лучами на его измочаленное побоями тело и моментально вскипятило отбитые внутренности. Согласия умирать на такой жаре у него не возникло. Скорей появились возражения: попробовал переползти в тень. Но даже на четвереньки встать не удалось. Тогда он просто стал перекатываться с боку на бок. И через какое-то время услышал шум воды. И дальше продолжил катиться на этот звук. Все его бросили! Но свинцовую трубу не забрали! Бегущая из неё прохладная вода могла подарить надежду, или хотя бы более лёгкий конец.
Его нашли только на следующий день. Постоянно живущие в этих местах крестьяне, вернулись на свои поля с семьями, пожитками и нехитрым скарбом. И принялись наводить порядок в помещении, которое они два года опять будут использовать для вполне естественных, сельскохозяйственных нужд. Хотели просто закопать лежащее посреди сарая тело, так и не добравшееся до воды. Уже и в яму для этого наспех вырытую столкнуть собрались, но одна из женщин на всякий случай приложила ухо к груди и с удивлением воскликнула:
— Да ведь он живой!
Неделю Виктор пробыл в тяжёлом, бессознательном состоянии. Ещё неделя прошла в титанических усилиях вначале вспомнить, а затем и осознать всё с ним происшедшее.
Осознать себя как личность и привести вернувшиеся воспоминания и здоровые мысли к приемлемой норме.
В начале третьей недели он смог говорить. И первое, что ему удалось втолковать постоянно за ним присматривающим детям, что он хочет понять местный язык. Для мальчика лет восьми и девочки лет десяти стать учителями не составило особого труда. И они наперебой стали учить чудом избежавшего смерти человека всему, что знали сами. Утром и вечером появлялись взрослые. Осматривали заживающие раны на теле Виктора, удовлетворённо кивали головами и поощрительно улыбались. Не прислушиваясь к словам больного и игнорируя его попытки с ними поговорить, проверяя своё знание языка. И только когда Виктор смог выходить на двор к концу первого месяца своего лечения, он понял,
Но! Вся их жизнь, за редким исключением — только труд, работа в поте лица и никакой особой радости. А уж тем более развлечений.
И Виктор возблагодарил небо за бесхитростную доброту этих крестьян. За то, что они его выходили, выкормили и не дали умереть.
Ещё через две недели он уже пытался помогать по хозяйству по мере своих возможностей. Что было встречено весьма благосклонно. И каждую секунду старался находиться хоть с кем-то рядом. В первую очередь из-за общения и обучения языку.
Очень скоро знания детей, его постоянных спутников и опекунов истощились, и он стал сопровождать взрослых. Крутился на кухне, помогал при мелких починках. Чуть позже стал сопровождать в поле и там оказывать посильную помощь. К сожалению, перелом кости на правой руке сросся неправильно, и он мог ею орудовать только в треть прежних возможностей. С трудом удерживая даже уголёк, употребляемый для собственных записей. Очень удивился, когда узнал что письменность, как таковая отсутствует почти полностью. Лишь в городах имелись предметы, напоминающее не то книги, не то цветные картинки. Счёт велся ладонями, а для того чтобы изобразить число двадцать рисовали кружок, внутри точки — глаза, точку — нос и чёрточку — рот. Что обозначало — человек, у которого в сумме двадцать пальцев. Число сто обозначалось пятью несуразными рожицами.
Но и без записей местной грамоты, Виктор обучался неимоверно быстро. И к концу третьего месяца понял очень многое. И самое главное: что он свободен! После страшного и жестокого месяца рабства он волен распоряжаться собой как хочет!
Хоть и за питание здесь тоже положено расплачиваться. А про рабов он услышал страшную и постыдную правду.
Королевство, в котором они находятся, платит дань другому, очень сильному и воинственному государству. Раз в два года "вонючие" воины, зовущие себя не иначе, как Львы Пустыни приходят огромными караванами и собирают полагающиеся налоги. В том числе и обязательное количество рабов. И уводят живой налог за собой. В свою империю. Которая зовётся: Кровавое Море. И ни один раб, никогда оттуда не вернулся. Поэтому уже многие годы здешний король практикует передачу этих самых рабов с территории сельскохозяйственных угодий. Но не отдаёт местных жителей, а вылавливает заранее в пограничных зонах, в дальних горах и диких лесах беглых преступников, врагов короны и прочих, кто только попадётся под руку. Новых рабов на месяц размещают в таких пунктах как этот и ждут сборщиков податей. Крестьяне же в этот момент устраивают себе долгожданный отпуск. Едут в города, продают и покупают товары, а то и просто посещают родственников. А приготовленных для дани рабов охраняют военизированные подразделения ополчения или королевское войско.
По мнению короля лучше уж наловить и отдать чужих людей, чем обескровливать собственный народ. Львы Пустыни никогда не перебирали живым товаром. Лишь бы сходилось количество, которое они получали от королевства. Им было всё равно: женщины это или мужчины. Лишь бы не дети. Даже подозрительно молодых они почему-то отвергали. Львы Пустыни обращались с рабами очень хорошо. Сравнительно!
Несчастных хорошо кормили: так же как самих себя. Не утомляли напрасными побоями.
Оказывали медицинскую помощь в пути. В каждой связке рабов шли подобранные по полу и силе люди. И если самая слабая связка отставала, то её передавали тем сборщикам налогов, которые двигались сзади по побережью. Случаев побега никто не помнил. Случаи смерти практически тоже не случались. Вот только никто не знал самой страшной тайны: что случалось с рабами, когда они достигали сердца Кровавого Моря. Досужие вымыслы и страшные догадки постоянно будоражили всех обитателей королевства, но правды никто не ведал.