Кровавые берега
Шрифт:
Однако судьба распорядилась иначе. Вместо того чтобы проявить к парню снисхождение, она поставила ему подножку и шарахнула его лицом о твердокаменную реальность взрослой жизни. В одночасье привычный мир Дарио рухнул до основания, а его отец скончался от ран у него на руках. И вот спустя без малого неделю я глядел на него и не мог поверить собственным глазам. Такое впечатление, будто за минувшие дни он экстерном прожил все те годы, за какие ему предстояло изжить из себя юношеский романтизм и окончательно повзрослеть. Он больше не засыпал меня своими наивными умозаключениями и нелепыми теориями. Теперь Дарио взвешивал каждое слово и высказывался в основном по существу. Быстрое возмужание Тамбурини избавляло нас от обязанностей его опекунов
Но как бы то ни было, сейчас молодой табуит выдвинул здравую мысль. Действительно, идея прижать к стенам желоба и расстрелять десяток-другой кабальеро и впрямь прозвучала бы куда естественнее из уст Сандаварга. Но я не стал отвергать этот план лишь потому, что его автору было всего восемнадцать лет. Тем более что даже Убби с воодушевлением его поддержал.
– Ладно, – подытожил я, – раз нас опять загоняют в безвыходное положение, значит, будем сопротивляться. Это в Гексатурме сегодня объявлена амнистия, а наша война с Владычицей еще не окончена… Убби и Дарио! Спускайтесь на орудийную палубу и готовьте к бою «Сембрадоры». Долорес! Ты останешься наверху, при «Эстантах», и не будешь давать гвардейцам передышки, пока главные орудия перезаряжаются. Мсье Сенатор! Полный вперед, и, пожалуйста, постарайтесь не отвлекаться. Когда начнется стрельба, мне придется быстро маневрировать, дабы задержать противника на обгоне, так что глядите, не проморгайте нужную команду…
Во время суматошного бегства из храма Чистого Пламени мы так и не нашли дорогу, по которой «Геолог Ларин» добирался туда от Суэцкого прохода. Гвардейский отряд тоже не обнаружил таковую. Но по законам геометрии путям танкера и «Гольфстрима» предстояло рано или поздно пересечься. Что и случилось практически на последнем километре нашего подъема.
Широкая колея водовоза была едва различима на поверхности хамады. Он проезжал тут всего четыре раза в год, и его следы успевало замести песком, сдуваемым ветрами с Африканского плато. Но я и кабальеро без труда определили наметанным глазом, что мы глядим именно на следы танкера, а не на последствия избороздившей склоны эрозии.
Танкерный маршрут был проложен намного южнее нашего, поэтому они и пересеклись лишь у самого Порт-Саида. Однако поверх старых, сокрытых под слоем песка отпечатков «Геолога Ларина» неожиданно обнаружились еще одни: мелкие и, главное, свежие! Они были оставлены максимум двенадцать часов назад, что Малабонита определила, даже не покидая наблюдательный пост.
– Еще один след, Mio Sol! – свесившись с крыши рубки, известила меня Долорес. – Не танкерный. Колеса в полтора раза шире стандартных, протектор усиленный, типа «лесенка», но колея у'же нашей. Кто это, по-твоему, мог быть?
– Явно не южане. – Я помотал головой. – Судя по всему, здесь прошел строймастер. Но зачем Дирбонту отправлять в другой конец Червоточины инженерный бронекат? Для дальней разведки у адмирала хватает боевых машин. Лично у меня есть только одна догадка. Помнишь «Зигфрид» – бронекат табуитов, что встречал нас на въезде в Гексатурм, когда мы впервые туда прибыли?
– Тот самый строймастер, который потом чудом вырвался из крепости, когда она была почти захвачена?
– Он самый. Могу поспорить, что это «Зигфрид» въехал сегодня на рассвете в Суэцкий проход. Не знаю, кто теперь управляет этой машиной – альт-селадор Рубнер или кто-то другой. Одно скажу точно: они тоже двигаются навстречу нашему танкеру.
– Но Рубнер, или этот кто-то, не в курсе, что к «Геологу Ларину» мчится Кавалькада. И они тоже не предупредят команду танкера об опасности! Caramba! Опять весь мир против нас! Да когда же кончится эта полоса невезения!
– Ничего не попишешь, Моя Радость! Когда кончится, тогда кончится, и никак не раньше… Но даже если бы на «Зигфриде» знали о кабальеро, это все равно ничего не решило бы. Строймастер опережает нас на двенадцать часов, но мы догоним его еще до того, как желоб кончится. Вот только Кавалькада настигнет «Зигфрид» еще раньше! И тогда Рубнеру несдобровать, ведь на строймастере нет бортовых орудий: ни тяжелых, ни легких. А бульдозерным ножом, подъемным краном и экскаваторным ковшом от гвардейцев не отобьешься. У монахов, конечно, есть при себе мечи и арбалеты, но разве это контраргумент в споре с кабальеро? Правда, на строймастере верхняя палуба крытая, что даст табуитам хоть какое-то преимущество. И все же уповать на одну лишь броню без орудий – гиблое дело…
Глядя на причалы и пирсы Порт-Саида, я решил, что сам проход тоже окажется закованным в бетон так же, как набережная. Я ошибся. Чем дальше мы отъезжали по желобу от набережной, тем все больше он превращался в обычный каменистый ров. Он был прям как стрела и ориентирован строго на юг. Прежде в канале, если верить Дарио, крупнотоннажные суда расходились на встречных курсах лишь в специально оборудованных для этого местах. Правило это осталось в силе и поныне. Ширина канального дна позволяла разъехаться двум бронекатам типа истребителя, строймастера или дальнобоя. Но водовозы грузоподъемностью более тысячи тонн были способны разминуться лишь там, где русло раздваивалось на параллельные проходы, а затем вновь сливалось воедино. Вернее, способны лишь гипотетически. В действительности сегодня таких мест уже не осталось. Примерно раз в десять лет табуиты посылали сюда трудовую экспедицию для очистки гидромагистрали, но они никогда не разгребали завалы во вспомогательных желобах. Зачем? Вероятность того, что «Геолог Ларин» столкнется здесь с другими танкерами, была мизерной. По крайней мере, пока орден табуитов удерживал Гибралтарский перевал.
Легкая эйфория от того, что мы забрались на вершину Африканского плато, была омрачена нашим неважным самочувствием. Умник Тамбурини сказал, что этот недуг называется «горной болезнью» или высотной гипоксией. Но как ты ее ни назови, легче нам от этого не становилось. Головная боль, шум в ушах, лихорадочная потливость, одышка, усталость, тошнота и отвращение к пище… Все мы в той или иной степени ощущали подобные симптомы.
Больше всего я беспокоился о де Бодье – самом пожилом и грузном из всех нас, оттого и страдающем сильнее остальных. Но заменить его в моторном отсеке было некем. При всем моем уважении к почтенному механику, приходилось заставлять его сносить мученья без скидок на возраст.
Еще я волновался о нашем грузе. Контейнер торчал из дыры в пробитой им палубе и был доверху наполнен уничтожающей иносталь черной субстанцией. То, что в нем не обнаружилось протечек, не гарантировало, что они не появятся, когда атмосферное давление упадет. А оно понижалось все время, пока мы взбирались на плато. И здесь, на пиковой высоте, для нас настал момент истины. Либо давление внутри контейнера выдавит «черную грязь» наружу из невидимых глазу трещин, либо не выдавит уже никогда. Потому что дальше наш путь пойдет на спуск, и атмосфера вокруг нас снова нормализуется.
Хвала богине Авось, кажется, опять обошлось… Хоть это утешает! У нас и так проблем хватает, чтобы еще распроклятый ящик табуитов отравлял нам жизнь…
Всадники и их лошади испытывали то же недомогание, что и мы. Правда, при разнице наших максимальных скоростей «горная болезнь» не давала нам преимущества перед преследователями. Кавалькада въехала в желоб вслед за «Гольфстримом», и ее кони по-прежнему шли уверенной рысцой, не приближаясь к нам и не удаляясь от нас.
Долорес не сводила с противника глаз, но я все равно поминутно озирался и всякий раз видел одно и то же. Всадники не торопились вырываться вперед, хотя вроде бы дали понять, что теперь их главная цель не мы, а «Геолог Ларин». Или «Зигфрид», чью колею кабальеро тоже наверняка не проглядели.