Кровавые берега
Шрифт:
Прогнозы де Бодье сбылись. Он еще позавчера вычислил, что если мы разгоним «Шайнберг» и направим его под углом к берегу, корабль завалится на тот борт, каким он будет повернут к этому самому берегу. То есть в нашем случае – на правый. Причиной тому, как объяснил на пальцах Гуго, станет уклон прибрежного дна, отчего правосторонняя часть киля подвергнется более сильному трению, нежели левосторонняя. Это неравномерное сопротивление начнет плавно разворачивать судно носом к суше. И когда оно вынырнет из воды выше критического уровня, то неизменно начнет падать в сторону разворота.
Вот почему у
И до этого в моторном отделении творился хаос, но когда винты «Шайнберга» начали рубить дно, я понял, что до сей поры здесь было в общем-то еще терпимо. Победа в этой рубке винтам не светила, и вскоре они, трансмиссия и вся кормовая часть отсека стали разлетаться на обломки. Крепчайшая иносталь рвалась, гнулась и лопалась с невиданной легкостью. Лишь ДБВ как работал, так и продолжал работать, ведь он был единственным механизмом на корабле, который мог пережить и не такую аварию.
Грохот слегка ослабел, когда винты оторвались и прекратили сотрясать и разбивать корму. Впрочем, свое убийственное дело они сделали. После их дикой предсмертной агонии в корпусе возникло несколько пробоин, куда моментально хлынула вода. В трюме, надо полагать, происходило то же самое, только там обшивку рвали камни. Шум воды сильно отличался от грохота ломающего киль судна, и еще до того, как я увидел потоп, догадался, что он начался.
Избавившись от главной трансмиссии, ДБВ заработал вхолостую. Ничто больше не толкало «Шайнберг» вперед. Теперь он катился по дну исключительно за счет инерции. А ее вряд ли хватит надолго, ведь чем больше понижался за бортом уровень воды, тем сильнее корабельное днище терлось о дно озера. А чем меньше становилась скорость, тем быстрее кренилось судно (аккурат по принципу движущегося велосипеда). Вопрос лишь в том, завалится оно набок полностью или все-таки застрянет в промежуточном положении.
Последнее не мог предсказать даже башковитый Сенатор. Однако кое-какой плюс для нас тут имелся. Если верхние палубы накренятся достаточно низко, их обитатели покинут корабль самым практичным путем: спустятся на воду по канатам. Удастся им воспользоваться шлюпками или нет, трудно сказать, но если нет, близость берега позволит добраться до него и вплавь. А там их уже будет встречать на коне, размахивая шпагой, жаждущий мести дон Риего-и-Ордас…
Корабль сейчас не столько грохотал и трещал, сколько издавал протяжные металлические стоны. Это гнулись не рассчитанные на такую перегрузку шпангоуты, палубные настилы, обшивка и переборки. И было в этом стоне столько душераздирающей предсмертной тоски, что на какое-то время мне и впрямь почудилось, будто мы убили не гигантский плавучий механизм, а живое существо, вроде кита.
Затекшие и взмокшие пальцы Гуго не выдержали и разжались. Он отцепился от решетки, упал на накренившийся пол и скатился по нему на груду вещей. Благо скатился без происшествий, о чем тут же нас оповестил. Мы с Малабонитой переглянулись и тоже спустились к Сенатору на его островок, поскольку сами изрядно устали висеть на иностальных прутьях. Толчки, сотрясающие судно, быстро ослабевали, и мы больше не нуждались в дополнительной страховке. Однако «Шайнберг» продолжал крениться, и если так пойдет дальше, скоро пол нашего укрытия станет стеной, а стена, на которую свалилась мебель и прочий хлам – полом.
Впрочем, этого тоже не случилось. Когда тряска улеглась, а корабль окончательно остановился и прекратил заваливаться набок, его поперечный крен составлял порядка сорока пяти градусов. Увеличится он еще или нет, пока неясно, но в данный момент «Шайнберг» пребывал в относительном покое… Если, конечно, не считать того бедлама, что творился у него на палубах и в трюме.
– Ну вот и милый сердцу причал! – съязвил де Бодье, кряхтя и потирая ушибленную спину. – Буду вам очень признателен, мадам и мсье, если вы поможете мне выбраться из этого железного гроба, потому что сам я на это, увы, не способен.
И он с тоской посмотрел на растрескавшийся иллюминатор, чьи размеры были явно меньше, нежели окружность талии толстяка Сенатора. А теперь к этой проблеме добавилась еще одна: левый борт, на котором располагался иллюминатор, находился у нас над головами. Но как бы то ни было, более быстрого и безопасного способа выйти на свободу нам не придумать. В моторный отсек продолжала прибывать вода, и хоть вряд ли она могла до нас достать, проверять это мы не намеревались. Поэтому я отыскал в куче хлама кувалду, затем, хватаясь за стеллажи, добрался по накрененному полу к борту и несколькими ударами открыл нам выход наружу…
Глава 19
Первым на свободу выбрался тоже я, пусть это было и невежливо по отношению к пожилому человеку и даме. Хотя о какой вежливости сейчас могла идти речь? Неуклюжего Гуго пришлось извлекать из утробы корабля всеми имеющимися у нас силами, которых и так было кот наплакал. И иного способа сделать это, кроме как тащить товарища за руки и подсаживать его снизу, попросту не существовало.
После трех с лишним суток, проведенных в закрытом пространстве и полумраке, свобода наградила меня легким головокружением. И оно лишь усилилось, когда я огляделся и в полной мере оценил положение, в какое мы вляпались.
Я стоял на огромной наклонной плоскости, какую представлял собой левый борт лежащего на прибрежной отмели «Шайнберга». Он не дотянул до суши метров триста пятьдесят или четыреста. Немного, и все же вброд до берега не дойти. Озерное дно во взбаламученной воде не просматривалось, но и так было ясно, что глубина тут составляла несколько метров.
Побережье, к которому стремилось судно, было каменистым, но пологим. Полдня работы двум-трем строймастерам, и здесь будет огромная ровная площадка. Столп и Новое Жерло просматривались отсюда также хорошо, позволяя восхититься своими истинными размерами. Но в данную минуту всем нам было не до созерцания берега. И мы, и жертвы устроенного нами кораблекрушения спасали свои жизни, ища выход из гигантской западни.