Кровавый алмаз (сборник)

Дугин Владимир

Я с трудом втиснул машину в загроможденный бетонными плитами строящегося дома двор.

– Не выходите, я не хочу, чтобы вас видела тетка, – быстро сказала она. Ее губы мягко прижались к моим, и она исчезла за гулко стукнувшей дверью подъезда.

Когда я подъезжал к своему дому, собиравшаяся весь вечер гроза разыгралась не на шутку. Голубые молнии вспыхивали с сухим треском, под низкими тучами перекатывались тяжелые раскаты грома. В салоне машины не было плаща, и чтобы не промокнуть, я не стал загонять «жигули» в гараж, а оставил у подъезда, бегом преодолев несколько метров, отделявших меня от спасительного козырька над входом.

15

Что за комиссия, Создатель,

Быть

взрослой дочери отцом!

А.Грибоедов

Вероятно, ночная гроза и испортившаяся погода спугнули Константина с дачи, где он «пас» Эльвиру, сменив жену, у которой окончился отпуск. В городе наблюдать за семьей было труднее. Константин был домоседом и проводил, за редкими исключениями, когда выезжал на рыбалку, свободные вечера, даже летом, у телевизора или с газетой на диване. Зато его дочь со свойственной подросткам энергией металась по разным районам в поисках развлечений. Прошли патриархальные времена, когда девочки ее возраста мирно играли в «классики» или «штандер» в тихих дворах, откуда их в любой момент можно было через форточку позвать обедать или делать уроки, когда на улицу они выбегали только тогда, когда, например, раздавалась траурная музыка, и окрестная детвора с криками: "Похороны, похороны!" бежала поглазеть на процессию, на влекомый вороными лошадьми катафалк под балдахином, на степенных служителей ритуальной конторы, на жестяные венки, которые несли во главе колонны провожающие усопшего в последний путь на Байковое или Соломенское кладбище. Как и прежде, подростки сбивались в стайки, но теперь они ходили не «конать» в летний кинотеатр без билета, а на «видики», где предприимчивые комсомольские вожаки сперва полуподпольно, постоянно рискуя быть привлеченными к ответственности за пропаганду порнографии, насилия и жестокости, а потом все более и более открыто крутили по-пиратски переписанные с американских кассет фильмы о вампирах, звездных войнах, перестрелках ковбоев и любовных похождениях школьников. Можно было зайти в кафе или «прошвырнуться», по вечерним центральным улицам с риском нарваться на стычку с другой, агрессивно настроенной на «подвиги» стайкой. На окраинах процветали такие развлечения, как швыряние камней в окна проходящих электричек и уничтожение телефонных будок, более серьезные группировки забирались в дачные домики, где опустошали холодильники и погреба, в которых, обычно, хранились банки с домашним консервированием, и оставляли после себя кучи нечистот, окурки, пустые бутылки и использованные презервативы.

Судя по всему, Константин и его жена питали иллюзии относительно законопослушности своей дочери и были уверены, что ничего более опасного, чем позднее возвращение домой, она не совершает. Поэтому они не очень обеспокоились, когда Эльвира не пришла ночевать. "Наверное, задержалась допоздна у подружки и осталась у нее", – решили они. Так уже случалось, после чего супруги считали необходимым закатить дочери грандиозный скандал, оказывавший на нее нулевое впечатление, но дававший им ощущение выполненного родительского долга. Кроме того, подобные сцены приятно щекотали отупевшие от монотонной жизни нервы, позволяли Людмиле, так звали жену Константина, демонстративно капать в рюмочку валерьянку, а ему выкурить с мужественным и страдальческим видом пару лишних сигарет перед сном, в чем обычно супруга его всячески ограничивала.

Но Эльвира не вернулась и на следующее утро. А вечером позвонил телефон.

Не знаю, обратился бы Константин к нам за помощью – очень уж убедительно его просили не делать этого – но поскольку его телефон прослушивался, мы с самого начала получили необходимую информацию. Вопреки моим ожиданиям, похитители требовали всего лишь пятнадцать тысяч. Сравнительно небольшая сумма настораживала: что, если это только предлог, чтобы заманить отца в какое-нибудь глухое, укромное место? С другой стороны, они, очевидно, знали, что большими средствами Константин не располагает. Правда, его мать, вдова Виктора Богдановича, могла бы снять со сберегательной книжки гораздо больше, чем требовали шантажисты, но это значило бы вовлечь в круг событий пожилую, плохо владеющую своими нервами женщину, поведение которой в подобной ситуации трудно было предсказать. Явившись в квартиру Константина под видом страхового агента, я посоветовал ему во время следующего разговора прикинуться, будто он принимает условия похитителей, но выговорить себе два-три дня, якобы для сбора денег. Нам тоже нужно было приготовиться.

В условленное время Константин отправился в Пассаж, положив в правый карман куртки пакет с деньгами – сто пятьдесят сторублевых банкнот, завернутых в газетную бумагу и перевязанных липкой лентой, как особо оговорили шантажисты.

Несмотря на пасмурную погоду, в Пассаже, как всегда

по субботам, было много народа. Разнообразие товаров (дело происходило до нескольких последовательных повышений цен и пресловутой их «либерализации», в предчувствии которых население сметало с полок все, что имело хоть какую-нибудь потребительскую ценность) в расположенных по обеим сторонам узкого прохода магазинах обуславливало и пестроту толпившихся здесь покупателей. Тут были и бабушки, которые пришли выбрать подарок внучатам, и родители, подбиравшие обновку отпрыску, на котором одежда и обувь «горели» так, что приходилось покупать новое чуть ли не каждые два-три месяца, и подростки, высматривающие модную «шмутку», и исполненные чувства собственного достоинства будущие школьники, экипировать которых к первому сентября было ничуть не проще и дешевле, чем королевских мушкетеров, выступающих в поход на Ла-Рошель. Нашим наблюдателям, сменявшим друг друга через каждые полчаса, чтобы не примелькаться и не быть опознанными, оказалось нетрудно затеряться в этой толкающейся, глазеющей на витрины, шумящей, озабоченной толпе. Однако, прошел час, второй, но никто не обратился к Константину даже с обычным в таких местах случайным вопросом. Еще через полчаса он, как и было договорено, отправился домой, а мы решили, что шантажистам что-то помешало войти с ним в контакт. Но все оказалось гораздо хуже – приехав домой, Константин позвонил и сообщил, что совершенно незаметно для него пакет с деньгами исчез, испарился еще в Пассаже…

Эльвира вернулась домой вечером того же дня, похитители сдержали свое слово. Изголодавшаяся, грязная, измученная, она почти ничего не могла рассказать о людях, которые все это время продержали ее с завязанными глазами в каком-то заброшенном подвале. По ее словам, ее схватили в одном из проходных дворов, накинули на голову мешок, затолкали в машину и куда-то долго везли. Раз или два, пока она сидела в подвале, ей давали поесть и напиться, не разрешая снять повязку с глаз, а потом, не обращая внимания на ее крики и слезы, вдруг вытащили из подвала, все так же с завязанными глазами отвезли куда-то и выбросили из машины, как она потом увидела, в Святошинском лесу. Ни номера машины, ни ее цвета или марки она не могла сообщить, так как, пока распутывала руки и снимала повязку, похитители исчезли.

Это был удар. Я все же надеялся, что смогу найти хоть какую-то ниточку, ведущую от похитителей Эльвиры к обладателям кольца N_2, несмотря на то, что с самого начала это было сомнительно: очень уж не вязалась мизерная сумма выкупа с мощными силами, задействованными в "Деле о бриллианте". Единственным утешением было то, что Эльвира не пострадала, хотя и не благодаря нашим усилиям.

Но это разочарование было ничем в сравнении с охватившими меня на следующее утро чувствами. Не знаю, чего в них было больше – стыда, злости или желания смеяться над самим собой. Позвонил Константин и с тревогой сообщил:

– Эльвира заболела! Не хочет зажигать свет, сидит в комнате с задернутыми шторами, не выходит к обеду!

– Врача вызывали? На что она жалуется?

– Нет, не вызывали. Она не говорит, что у нее что-то болит, а только кричит, когда кто-нибудь к ней заходит, и требует, чтобы ее оставили в покое, заявляет, что не желает никого видеть. И все время запирается в ванной, сидит там часами, кажется, моется или принимает душ.

"Психическая травма после изнасилования" – пришла мне в голову неприятная догадка. Вчера она была в заторможенном состоянии, возможно, под действием наркотиков, которые ей подмешали в пищу, когда кормили в подвале, а сегодня кое-что вспомнила… С бригадой медиков я поехал к Константину. Порявкивая сиреной, машина «скорой» мчалась по улицам, а я ломал себе голову: как, не травмируя еще больше психику несчастной девочки, получить необходимую до зарезу информацию.

Дом, в котором жила семья Константина, находился в глубине микрорайона, среди таких же стандартных девятиэтажек, на торцах которых для ориентировки самых маленьких жильцов цветной мозаикой были выложены пестрые букеты, смешные персонажи мультиков или узоры национального орнамента. Пискнув тормозами, наша «волга» остановилась у третьего подъезда, и придерживая чемоданчики, украшенные красными крестами в белом круге, мы бегом устремились к лифту.

Константин открыл дверь, не дожидаясь звонка. Вероятно, он увидел, как мы подъезжали. Стараясь не шуметь, мы вошли в прихожую.

– Ну, что она?

– Опять сидит в ванной.

Я подошел к двери. Кроме плеска воды ничего не было слышно. Потом что-то звякнуло, как будто ложечкой в стакане, и я услышал шлепанье босых ног по кафельному полу.

– Папа, где наша пемза? – раздался за дверью надломленный голосок.

Слава Богу, раз ей что-то понадобилось, значит, она не собирается немедленно совершить суицидный акт. Я поманил рукой Константина, и он подошел ко мне.

– Что ты говоришь, Элла?

– Я спрашиваю, куда ты дел пемзу?