Кровавый орел

Преобладающая стихия Гамбурга – вода. В Гамбурге больше каналов, чем в Амстердаме или Венеции. И ни один европейский город не может похвастаться таким большим водоемом в самом центре города, как гамбургское озеро Альстер. Плюс к этому вода щедро льется с неба круглый год. И сегодня вечером, после убийственно душного дня, небеса разверзлись с особенным ожесточением.

Пока снаружи бесновалась и гремела гроза, в голове спящего Фабеля тоже творилось нечто невообразимое. Ему снилось что-то спутанное, составленное из перемешанных концовок и начал. Люди, разделенные десятилетиями, сходились в его кошмаре, чтобы жить в одном пространстве и времени. Фабелю по большому счету снилось всегда примерно одно и то же: отвратительный раздрай реальной жизни. Ничто не доводится до ума. Всем на все наплевать. Никто от усердия не переломится. Иногда факты сразу по дюжине нераспутанных уголовных дел метались из угла в угол его спящего мозга, сталкиваясь и сцепляясь. В сегодняшнем сне Фабель, как и во многих прежних кошмарах, шел через толпу из людей, убитых в Гамбурге за последние пятнадцать лет. Землистое лицо каждого покойника он знал и помнил так, как другие знают и помнят лица родных и близких. Но те в толпе, чьих убийц он засадил в тюрьму, не узнавали его и равнодушно проходили мимо. Этих равнодушных мертвецов, слава Богу, было большинство. Однако жертвы нераскрытых преступлений впивались в Фабеля обвиняющими яростными глазами и возмущенно демонстрировали ему свои раны. В какой-то момент толпа расступилась и выпустила ему навстречу Урсулу Кастнер, которая шла прямо на него, словно хотела наброситься на герра гаупткомиссара с кулаками. На Урсуле Кастнер был тот же изысканный серый жакет от «Шанель», что и в единственный раз, когда Фабель ее видел. Пока она шла к нему, пятнышко крови на сером жакете стремительно расползалось, и Фабель зачарованно наблюдал, как оно становится все больше, больше, больше… и ярче, ярче, ярче… Бескровные серые губы покойницы шевельнулись и беззвучно спросили его: «Почему же ты не поймал его?» Фабелю показалось очень странным, что ее губы шевелятся и он понимает вопрос, хотя голоса не слышит. Это потому, что он видел ее только раз, мертвой, и никогда не слышал, как она говорит? Но потом до него вдруг дошло: ну да, так и должно быть, ведь ей же выдрали легкие, и в пустой груди не было воздуха, на который могли бы опереться звуки…

Резкий звонок вырвал его из сна. За огромным окном – от потолка до пола и от стены до стены – грохотал гром, а ливень хлестал по стеклам. Еще дурной от сна, глупо хлопая глазами, он нащупал трубку на тумбочке у кровати.

– Да, слушаю.

– Привет, Йен. Это Вернер Мейер. Шеф, вам стоит сюда приехать… тут опять то же самое.

Танцующие в небе молнии снова и снова высвечивали черные силуэты телевизионной башни и шпиля церкви Святого Михаэля – словно плоский задник исполинской сцены. Дворники принадлежащего Фабелю «БМВ» даже на максимальной скорости не справлялись с вязкими водяными бомбочками, которые с бешеной частотой взрывались на всем пространстве ветрового стекла, уличные лампы и фары встречных автомобилей расплывались в многоконечные звезды. Возле городского управления полиции он подобрал Вернера Мейера, и теперь пальто его дородного подчиненного, занявшего все кресло пассажира, наполняло автомобиль острым запахом мокрой ткани.

– Действительно похоже на дело рук нашего типа? – спросил Фабель.

– Если верить детективам из участка на Давидштрассе, то да… чертовски похоже!

– Черт! – ругнулся Фабель по-английски. – Стало быть, наш парень, теперь уже без сомнения, серийный сукин сын. Вы звонили судмедэкспертам?

– Да. – Вернер Мейер раздраженно передернул необъятными плечами. – Увы, опять пришлют придурка Мёллера. Будет на месте раньше нас. А Мария, Пауль и Анна ждут нас на Давидштрассе.

– Что с электронной почтой? Получили новое послание от этого типа?

– Пока ничего нет.

Проехав по Ост-Вестштрассе в Санкт-Паули, фабелевский «БМВ» покатил по Репербану – гамбургской «греховной миле», которая и в пять утра горела безрадостными неоновыми огнями. Когда машина свернула на не менее греховную Гроссе-Фрайхайтштрассе – улицу Большой Свободы, ливень перешел в моросящий дождь. Справа и слева кипела война между традиционным кондовым пороком и импортным мещанским ширпотребом. Порномагазины, стрип-клубы и пивные, некогда здешние абсолютные властелины, безуспешно пытались отразить натиск новомодных винных баров и местных копий шоу-хитов Бродвея или лондонского Уэст-Энда. Яркие неоновые вывески «Секс живьем», «Пип-шоу» и «Крутое порно» теперь были вынуждены конкурировать с еще более яркими световыми рекламами «Кошек», «Короля-Льва» и «Mamma mia». Фабель в глубине души считал откровенный разврат здоровее слюнявых мюзиклов, в которых голого женского тела, кстати, тоже хватает.

– Вам доложили, что некий профессор Дорн пытался с вами связаться? – спросил Вернер Мейер. – Хочет что-то обсудить в связи с убийством Урсулы Кастнер…

– Что за Дорн? Матиас Дорн? – спросил Фабель. Он был подчеркнуто сосредоточен на дороге, словно этим актом концентрации пытался отогнать призраков из своего сна: оттеснить их туда, где им и пристало быть, – в дальние и темные углы памяти.

– Понятия не имею. По словам Дорна, вы должны помнить его по Гамбургскому университету. Он очень рвался переговорить с вами.

– Вот чудеса! – вслух подумал Фабель. – Какое отношение может иметь Матиас Дорн к делу Кастнер?

Он повернул с Гроссе-Фрайхайтштрассе на Давидштрассе. Машина проехала мимо щитов, которые стыдливо прикрывали вход на узенькую Гербертштрассе – пешеходную зону на всем своем протяжении. Несколько лет назад Фабель работал в этом районе и знал, что там в окнах первых этажей сейчас сидят облитые холодным светом проститутки и высматривают за пеленой дождя темные силуэты случайных клиентов и фраеров. Любовь двадцать первого века. Секс быстрого приготовления.

Чуть дальше ударила по ушам танцевальная музыка из «Белой мыши» на боковой Таубенштрассе. Наконец Фабель затормозил у красного кирпичного фасада полицейского участка. В дверях его поджидали двое: высокий долговязый парень с волосами песочного цвета и девушка, миниатюрная и миловидная брюнетка с губами цвета пожарной машины и в очень свободной черной кожаной куртке. Видя их – отчаянно молодых, свежих и бодрых в пять утра, – Фабель не мог не вздохнуть о своем возрасте.

– Привет, шеф, – сказала комиссар уголовного розыска Анна Вольф, садясь на заднее сиденье машины и сдвигаясь в сторону, чтобы поместился и ее напарник Пауль Линдеманн. – Здешние детективы меня проинструктировали. Я покажу, куда ехать…

Линдеманн захлопнул за собой дверцу, и машина тронулась.

После Давидштрассе обманчивый гламур центра Санкт-Паули быстро деградировал в ряды совсем уж сомнительных притонов. Тут завлекательные неоновые огни горели практически вхолостую, освещая залитые дождем совершенно пустые тротуары. Случайный прохожий, сутулясь в борьбе с ветром и дождем, должен был то и дело шарахаться от зазывал, выбегающих из дверей стрип-забегаловок, особенно навязчивых в такую погоду. Поворот на следующую улицу – как спуск еще на одну ступеньку. В дверных проемах маялись усталые понурые проститутки: одни довольно молодые, но истасканные, другие пугающе молодые и свежие, третьи пугающе старые и уродливые, четвертые так накачаны алкоголем или еще чем-то, что могли стоять, лишь держась за стену. На углу торчала какая-то личность неопределенного пола в мокрых лохмотьях. Человек посасывал что-то из бутылки и осыпал громкими ругательствами и проезжающие мимо автомобили, и проституток, и весь белый свет. Здесь за всеми дверями, за всеми наглухо занавешенными окнами шла торговля дешевой плотью. Самые что ни на есть непотребные кварталы портового Гамбурга: тут любое экзотичное желание будет удовлетворено за гроши. Пространство абсолютной сексуальной анархии, куда люди приходят исследовать самые темные закоулки своей души.

Во время одного следствия Фабелю довелось вдохнуть здешнюю ядовитую атмосферу, как говорится, обеими ноздрями – и несколько раз просмотреть в замедленном темпе снятый тут порнофильм, вещественное доказательство преступления. Сама природа его работы была такова, что Фабель обычно появлялся, так сказать, после последнего акта трагедии – когда на сцене уже лежал труп. Его задачей было опросить свидетелей, собрать улики – и восстановить картину преступления. Работа, как правило, медленная и кропотливая. А тут Фабель впервые мог быть свидетелем преступления, которое он расследовал. Он вынужден был предельно внимательно смотреть на телеэкран, с ужасом и отвращением наблюдая, как ни о чем не подозревающая порноактриска прилежно имитировала экстаз по стандартному безвкусному шаблону подобного рода фильмов. Ее бесстрастно, механически трахали трое мужчин в черных масках, а она вся извивалась и стонала, отрабатывая свой наверняка не очень большой гонорар. Зная, что произойдет в следующую минуту, смотреть на ее до смешного преувеличенное сексуальное упоение было жутко. Что обычно могло вызывать отвращение или заводить, теперь только леденило душу. Внезапно один из мужчин экономным профессиональным движением ловко накинул ей на шею кожаную удавку. В первый момент актрисулька несколько оторопела: так не договаривались! Этого не было в сценарии! Впрочем, Фабель не знал, существуют ли какие-то сценарии у таких фильмов. После секундной растерянности девушка стала подыгрывать – делать вид, что петля на шее ее зверски возбуждает. Однако мужчина затягивал удавку все сильнее и сильнее. И притворный экстаз девушки сменился сначала испугом, а потом неподдельным ужасом. Она исступленно заметалась, но было уже поздно. Попытка вырваться неуловимо сменилась судорогами агонии…