Кровавый праздник

Прест Томас

– Я понимаю, – согласился Генри.

– Пусть она спит.

Несколько минут в комнате стояла тишина. Флора погрузилась в глубокий сон. Молчание нарушил Джордж.

– Мистер Маршдел, посмотрите на портрет.

Он указал на картину. Взглянув на нее, Маршдел опустился в кресло.

– О, небеса! – воскликнул он. – Какое сходство!

– Не могу поверить, – прошептал потрясенный Генри. – Те же глаза.

– А контуры лица! И этот странный изгиб рта!

– Точно! Точно!

– Панель с картиной следует убрать отсюда. Если

Флора проснется и увидит эти жуткие глаза, они могут пробудить в ее уме весь ужас пережитого события.

– Неужели он так похож на злодея, проникшего сюда? – спросила мать семейства.

– Это одна и та же персона, – ответил мистер Маршдел. – Могу ли я на правах человека, прожившего в доме немалый срок, узнать, чей это портрет?

– Сэра Мармадюка Баннерворта – нашего предка, который в угоду своим порокам нанес огромный ущерб имуществу моей семьи.

– Ах, так! Когда же это было?

– Почти девяносто лет назад.

– Девяносто лет? Это долгий срок.

– Вы находите какую-то связь…?

– Нет, нет, – ответил мистер Маршдел. – Мне хотелось бы успокоить вас, но я боюсь…

– Чего?

– Я должен вам кое-что сказать. Но только не здесь. Давайте обсудим это утром… Да, лучше утром. Не сейчас.

– Рассвет уже близок, – согласился Генри. – Я должен выполнить свое обещание. И я никуда не уйду из этой комнаты, пока Флора не проснется и не откроет глаза. Но было бы бессмысленно задерживать здесь остальных. Моей охраны будет вполне достаточно. Ступайте к себе и постарайтесь отдохнуть.

– Я принесу вам пороховницу и пули, – предложил мистер Маршдел. – При желании вы сможете перезарядить эти пистолеты. Еще пару часов, и наступит день.

Его предложение было принято. Генри перезарядил пистолеты и положил их на стол у изголовья кровати, чтобы в случае необходимости воспользоваться ими без лишних промедлений. Убедившись, что Флора спит, все остальные покинули комнату.

Миссис Баннерворт ушла последней. Она хотела остаться, но Генри настоял на том, чтобы мать вернулась к себе в спальную и попыталась возобновить свой прерванный сон. Пожилая леди была настолько сломлена тревогой за здоровье Флоры, что даже не могла сопротивляться. Рыдая и качая головой, она отправилась в свои покои.

Ночная тишина окутала злосчастный особняк, и хотя, кроме Флоры, в нем никто не спал, дом погрузился в напряженное молчание. Тревожные предчувствия и мысли отгоняли сон. Покой в постели казался обидной насмешкой. Генри, терзаясь странными и горькими чувствами, с беспокойством вспоминал рассказ Флоры. Несмотря на глубокую задумчивость он не спускал с нее глаз. А она спала – спала, как невинный ребенок, уставший от игр и забав.

Глава 4

Утро – Совет – Страшное предположение.

Как удивительно разнятся впечатления и чувства в отношении тех же самых событий, когда наш ум воспринимает их при ясном свете дня или когда, теряя объективность, он попадает в тень глубокой ночи и отдает себя во власть воображения. Этот эффект столь значителен и универсален, что ему должна быть очевидная причина. Возможно, солнечные лучи так изменяют состав атмосферы, что она воспроизводит некий неизвестный газ, который при вдыхании и создает то удивительное воздействие на нервы человеческого организма.

Мы не можем объяснить этот феномен иным способом. Но что касается Генри Баннерворта, то юноша ни разу в жизни не ощущал это смещение чувств с такой небывалой резкостью и силой, как в те мгновения, когда дивный свет чудесного утра наполнил комнату, где он нес свою вахту у ложа спящей сестры.

Его дежурство прошло спокойно. По крайней мере, он не заметил никаких попыток вторжения. Ни звука, ни шороха – все было тихо, как в могиле. Однако, пока длилась ночь, и когда он больше полагался на сияние свечи, стоявшей на каминной полке, чем на призрачный свет зарождавшегося утра, в его взволнованной груди обосновались сотни странных и тревожных предчувствий.

Генри часто вглядывался в портрет на стене, и каждый раз, когда он отводил глаза, его пробирало волной необъяснимого страха. Убеждая себя не смотреть на зловещую картину, он каждый раз поступал иначе и, в конце концов, пришел к более мудрому решению – не спускать с портрета глаз. Передвинув кресло так, чтобы смотреть на картину без лишних усилий, юноша перенес свечу на стол. Ее сияние теперь освещало портрет и не слепило глаза. Он сел в кресло, став жертвой многих противоречивых чувств, и не менял свое позы до тех пор, пока пламя свечи при свете дня не стало казаться тусклым и слабым.

События прошлой ночи не укладывались в его голове. Он напрасно побуждал свой разум найти какой-то смысл – пусть даже смутный. Но его усилия не приводили ни к чему. Он лишь терялся в зыбком мраке глубочайшей тайны.

И странно – глаза портрета смотрели прямо на него! В них искрилась жизнь, будто голова, которой они принадлежали, стремилась проникнуть своим взором в душу молодого человека. Это был великолепно сделанный портрет – настолько точный и правдоподобный, что создавал у зрителей иллюзию ответного взгляда.

– Надо будет убрать его, – сказал себе Генри. – Я бы снял эту картину сейчас, но, похоже, панель прибита к стене. Если я начну ее отрывать, то разбужу и испугаю Флору.

Он встал и убедился в верности своих предположений. Тут требовался плотник, с клещами и ломом.

– Конечно, я мог бы вырезать полотно из рамы, но мне не хочется портить такой шедевр и потом сожалеть об этом. Мы снимем его днем и повесим в одной из зал особняка.

Внезапно Генри понял, что уносить портрет из комнаты было бы глупо. После нынешней ужасной ночи эта спальная, наверняка, останется необитаемой, и Флора вряд ли согласится спать в том месте, где испытала столько страха.