Кровавый закон
Шрифт:
Видят Берегини, ей очень хотелось увидеть свою семью. Хотя бы мельком — просто убедиться, что с ними все хорошо. Что Марика нашла в себе силы взять ответственность на себя. Что Тимка выздоровел. Но кое в чем она была уверена так же, как и в том, что сейчас на улице был день: Изгнанники навсегда останутся Изгнанниками. Какими бы хорошими они ни были до Кровавого закона, какие бы хорошие поступки не совершали, из пустыни никто не должен возвращаться. Не потому, что это нарушение закона, а потому что пустыня меняет людей. За Песчаную Завесу отправляются убийцы. Убийцы борются за свое
Каждое живое существо на этой земле, каждый младенец знает, что если кто и возвращается из пустыни, то возвращается уже без души. Изгнанники не люди — они звери. Бесчеловечные звери.
Больше всего на свете Олиф боялась увидеть страх и отвращение в глазах своей семьи. Это будет слишком больно, слишком невыносимо. Эта боль прибавится к той, что уже, притупившись, поселилась внутри. Если в глазах Марики будет отвращение, Олиф этого просто не переживет.
Девушка попыталась расслабиться и не думать о том, что будет. В конце концов, этого все равно не избежать. Все произойдет именно так, как этому суждено, и если семья не примет ее — значит, это будет конец. Конец всему. Может, так и наступает смерть? Не с осознанием неизбежности и беспомощности, а с осознанием одиночества?
Олиф непроизвольно посмотрела на Лекса. В отличие от нее, Олиф, у него не было семьи. Ему не к кому было идти. Впервые она подумала о том, что ему, наверное, приходится намного труднее, чем ей. И не только в физическом смысле.
Когда Олиф попала в пустыню, у нее, по сути, ничего не было. А вот у Лекса было все. С самой высоты он упал в самую грязь, в одночасье лишившись всего. Всего.
Орлы должны летать в небе, а не ходить по земле. Именно поэтому, когда орлу ломают крылья, он умирает. Олиф сама поразилась сравнению, которым наградила Лекса и осторожно покосилась на мужчину, понимая, что сравнение оказалось верным. Орел с переломанными крыльями. Олиф не знала, чего именно хотел Лекс, зачем он вышел из пустыни. Там они с Ринслером были примером для подражания, а тут он никто, с огромным грузом неутихающей вины на плечах. Без дома. Без семьи.
Наверное, поэтому мужчина и решил ехать к ней в деревню. Больше им было просто некуда податься. Олиф убила Перводружинника, спасая свою сестру. Это было неправильно, ужасно, жестоко, но не бесчеловечно. Лекс убил своего брата. Родного брата. За такое и смерти мало. Олиф пришло в голову, что она бы согласилась облегчить его ношу, и взять часть этого непосильного груза на себя. Но каким бы сильным и искренним ни было это желание, Лексу придется мириться с этим одному. Пожизненно.
Телега вновь подскочила на очередном ухабе, попала к колею, и ее пару раз мотнуло из стороны в сторону. Олиф одной рукой судорожно вцепилась в мешок с мукой, а второй схватилась за деревянный бортик.
«Скорее бы уже это кончилось», — с искренней злостью подумала она.
Словно отвечая ее мыслям, старик остановил старую клячу, в былые времена гордо именуемую лошадью.
— Ну все, приехали! — радостно объявил он.
— Как это приехали? — вздрогнула Олиф.
— Вот так вот! Вылазьте!
Девушка еще сильнее вцепилась в деревянные доски, из которых была сделана телега, боясь пошевелиться. Больше всего на свете ей захотелось превратиться в туман. Страх быстро и безжалостно пропитал каждую клеточку тела.
Старик удивленно наблюдал за странными изменениями на лице девушки, и каверзно усмехнулся:
— Вы прям, как будто на свадьбу идете!
Но ни Лекс, ни тем более Олиф, шутки не оценили. Девушка лишь только с ужасом обвела взглядом деревья, осознавая, что это место ей незнакомо.
— Вы уверены, что это Чернь? — хрипло выдавила она.
— Нет, — и глазом не повел старик.
— Вы же обещали. Обещали довезти. — Олиф посмотрела на него с таким осуждением, что совесть проснулась даже у Лекса.
Мужчина выбрался из телеги, подошел к вознице, отдал ему обещанные деньги и вернулся к девушке.
— Отпусти, — посоветовал он.
— Что отпустить?
Лекс кивком указал на ее руки. Костяшки пальцев побледнели от напряжения. Олиф и не заметила, что продолжала стискивать ни в чем не повинный бортик.
— За что ты отдал ему деньги? — Она непонимающе уставилась на мужчину. — Он же обманул нас.
Лекс улыбнулся, не своей ужасной усмешкой, а безобидно и беззлобно.
— Чем ты слушала все это время? Он обещал довезти нас только до развилки. Между прочим, это ты тут живешь, и должна знать, что отсюда быстро дойти пешком до твоего села.
— Развилки?
Девушка еще раз огляделась. Да. Правда. Развилка. Одна дорога ведет прямиком в столицу, а другая в их село. Даже указатель виднеется… Олиф смущено уставилась на мешки с мукой. В глазах старика она наверняка уже выглядела не просто, как странная, а как сумасшедшая.
— Вылезай уже. На свадьбу опоздаем, — совершенно серьезным тоном приказал Лекс.
Девушка кинула на него злобный взгляд и принялась выбираться. Встала напротив мужчины и тут заметила, как старик расплылся в счастливой улыбке.
— Совет да любовь! — И осенил их обоих знаком Воссоединения Берегинь.
— Кому? — моргнула Олиф.
— Как кому? Вам! — Возница умиленно уставился на «молодоженов».
— Нам? — совсем растерялась девушка.
Улыбка на лице старика стала уже не такой уверенной. Лекс опомнился первым.
— Спасибо, — поблагодарил он, хватая девчонку за руку. — Это честь для нас принять от вас благословение, — отчеканил он положенную фразу.
— Хы! — улыбка вернулась. — А я вот недавно внучку замуж выдал! Ух, как мы погуляли! И вам так же погулять! Что б наутро ничего не вспомнить!
— И заново свадьбу играть? — безрадостно пошутил мужчина, увлекая растерянную Олиф за собой.
— Так это ж хорошо! — Старик оказался на удивление настырным, обогнал «влюбленную парочку» и остановился напротив них. — Главное — это любовь! Брак по любви, его, знаете, сами Берегини хранят! Но ты только ее не обижай, — наставлял он бедного Лекса, кивнув на девушку, — а то она у тебя аж вся побледнела.
— Это она от любви, — таким спокойным тоном ответил мужчина, что Олиф чуть не села прямо в яму.