Кровавый закон
Шрифт:
— Кровь… я… не могу.
На этот раз она действительно больше не могла.
У нее было время хорошо подумать.
Олиф понимала, что сознание вернулось к ней, но открывать глаза не собиралась. Ей было приятно вот так, пока она могла мыслить здраво. Пока она не чувствовала боли.
Лекс наверняка был где-то поблизости. Его-то девушка и не могла понять. Он хорошо дерется, и, тем не менее, избегает оазисов. Он очень красивый, но все время отталкивает от себя людей. Он ненавидит ее — Олиф, и все равно помогает ей.
Кто
Олиф не могла ответить на эти вопросы. Но в одном она была уверена.
Лекс дрался очень хорошо, слажено, быстро… профессионально. Словно не один год обучался этому. Она могла бы сразу догадаться. Слишком уж очевидно.
Значок Перводружинника принадлежал не одному из разбойников. Он принадлежал Лексу.
Олиф решила приоткрыть глаза. Над ней покачивались несколько веток, с небольшими зелеными листиками. Солнце не обжигало. Ноги не онемели. Пить не хотелось. Похоже, они все еще на оазисе.
Олиф вспомнила, что у нее начались ужасные женские дни, осторожно прикоснулась к животу и… почувствовала повязку. Девушка резко села, и тут же об этом пожалела — голова закружилась. Олиф закрыла глаза и чуть-чуть сдвинула руку — ткань шла ниже, прямо до внутренней стороны бедер.
Справа от нее послышались шаги.
— Уже очнулась?
— Это ты сделал? — нерешительно спросила Олиф, открывая глаза.
— Что?
— Это. — Она многозначительно ткнула пальцем себе в живот.
— А, это. Да. Не за что, — добавил он, как только девушка открыла рот.
Лекс подошел к ней, присел рядом на корточки и протянул финик. Такой же, как тот, что они ели вместе с Хэнком. Олиф недоверчиво перевела взгляд с фрукта на мужчину.
— Бери. Он вкусный, — поторопил тот.
Она и так это знала. Медленно взяла фрукт и надкусила. Олиф уже и не помнила, когда ела что-то аппетитнее разодранной каракатицы, поэтому, не смущаясь, почти сразу проглотила эту вкуснотень.
Лекс усмехнулся и протянул ей еще один.
Девушка провела рукой по рту, вытирая сладкий фруктовый сок, и уже хотела было отказаться. Но не смогла. Взяла финик и жадно впилась в него зубами. Она понимала, что это выглядит неприлично, но ничего не могла с собой поделать.
Лекс встал и принялся сгребать все тряпки, валяющиеся вокруг них, в свою сумку. Затем подошел к разбойникам и начал снимать с них одежду.
— Ты чего? — удивилась Олиф.
— Ничего.
— Зачем ты это делаешь? — не отставала девушка.
— Чтобы ты не оставляла за нами кровавых следов.
— Ты хочешь чтобы…
Она запнулась. Ей придется подкладывать одежду с мертвых людей? Ну уж нет, лучше пускай все просто так стекает.
Олиф уже открыла рот, чтобы возразить, но передумала. Эти люди пытались их убить. Почему бы не взять их одежду? Это будет справедливо. Девушка давно уже поняла, что в пустыне нет ни правил, ни законов. Выживает сильнейший. Олиф глубоко вздохнула и мысленно заглушила вопли совести. Никакого сострадания.
Девушка отстраненно наблюдала за тем, как Лекс рывками раздирает одежду по частям и складывает в сумку.
Наконец, она решилась спросить:
— Куда ты дел значок Перводружинника?
Мужчина на секунду оторвался от своего занятия, потом резко дернул ткань и раздраженно ответил:
— Выкинул.
— Зачем ты выкинул свой значок? — подняла бровь девушка.
Лекс не ответил, только яростнее начал раздирать одежду.
— Значит, ты Перводружинник, — заключила Олиф.
— Это что-то меняет? — огрызнулся Лекс.
Она опустила взгляд. Раньше меняло. Раньше это изменило бы все. А теперь… нет. Он такой же, как она. Потому что у него, как и у нее, нет ничего. Там, за Песчаной Завесой, Лекс и не посмотрел бы на нее. А сейчас они вместе понемногу умирают в этой пустыне. И он угощает ее финиками.
— Раньше я ненавидела Перводружинников, — тихо сказала Олиф. — А теперь… теперь мне все равно. Это странно. Я, наверное, схожу с ума.
Лекс усмехнулся. Он, видно, тоже спятил. Раньше ему и в голову не могло прийти, что он будет общаться с такой… как она.
— Не волнуйся. Все мы здесь и нормальные, и шизофреники — смотря с какой стороны наносить удар.
Для Олиф это звучало неутешительно. Она вдруг четко осознала, сколько же границ для них было во внешнем мире. Деньги, власть, сила, семья, круг друзей, личные принципы. А тут это все потеряло смысл. Потому что они потеряли все. У них нет ничего, кроме самих себя и тех идеалов, которые им привили с детства.
И вдруг все то, что осталось там, за Песчаной Завесой, показалось ей настолько мелочным, таким незначительным… Семья. Где же она, эта семья? Неужели они вспоминают об Олиф? Она принесла жертву ради них, прошло достаточно времени, чтобы отпустить и забыть. Деньги. Их у них никогда не было, и теперь уже вряд ли будут. Друзья. Настоящий друг может быть только один, но и его у Олиф не было.
В пустыне она встретила Хэнка. И потеряла его.
То же самое может произойти и с Лексом. И с ней самой.
Вот почему он никого к себе не подпускает. Он боится привязаться, и потерять. В пустыни нет гарантии жизни. Олиф вдруг на секунду представила, что Лекс умрет. Раз и все — его больше нет. Она снова останется одна посреди бескрайних песков. Никогда больше не услышит его голоса, не увидит его лица. Он больше никогда не будет ее задирать, никогда не будет на нее злиться. Нет, ей не стало бы больно, но она бы сожалела об этой потере — это уж точно.
И это было очень, очень плохо.
Лекс прав. К людям нельзя привязываться. Тем более, здесь.
Она должна отгородиться от него. Так будет правильно. И тогда никакой жалости не останется.
Глава 8
Они решили переночевать на оазисе. Пока Олиф собирала фрукты, Лекс развел костер и разложил найденные вещи, сотворив из них подобие постели. По разные стороны от огня. Олиф не стала спорить — наоборот, это правильно. Чем дальше они друг от друга, тем лучше. Не хватало еще подружиться с ним, как с Хэнком.