Кровопролития на Юге

Быть может, наш читатель, всецело поглощенный последними своими воспоминаниями, восходящими к Реставрации, подивится тому, что мы, заключаем картину, которую собираемся перед ним развернуть, в столь широкую раму, охватывающую не менее двух с половиной столетий; но все на свете имеет свои причины, всякая река — свои истоки, всякий вулкан — свой очаг; дело в том, что с 1551 по 1815 год на тех землях, куда мы теперь устремляем взгляд, действие постоянно сменялось противодействием, месть — расправами; дело в том, что религиозная летопись Юга представляет собой двойной список деяний, чинимых фанатизмом на благо смерти, список, начертанный, с одной стороны, кровью католиков, с другой же — протестантской кровью.

Центром этих великих политических и религиозных потрясений на Юге, которые, подобно подземным толчкам, подчас колебали даже столицу, всегда оказывался Ним; поэтому мы избрали Ним стержнем нашего повествования, которое подчас будет от него удаляться, но всякий раз возвращаться назад.

Ним, присоединенный к Франции Людовиком VIII и управлявшийся консулами, которые начиная с 1207 года сменили у власти виконта Бернара Атона VI, едва успел в бытность епископом Мишеля Брисонне отпраздновать явление мощей святого мученика Василия, покровителя города, как во Франции распространились новые учения. С самого начала Ним приложил руку к гонениям, и в 1551 году нимское сенешальство распорядилось сжечь на площади нескольких реформаторов, в числе коих находился Морис Сесена, просветитель Севенн, застигнутый на месте преступления во время проповеди; с тех пор у Нима было два мученика и два покровителя — одного чтили католики, другого протестанты, и святому Василию после двадцати четырех лет господства пришлось поделиться честью покровительства с новым соперником.

Морису Сесена наследовал Пьер де Лаво; с разницей в четыре года эти два проповедника, чьи имена уцелели в отличие от многих других имен неведомых и позабытых мучеников, были преданы смерти на площади Саламандры; вся разница между ними та, что первый был сожжен, а второй повешен.

При последних мгновениях Пьера де Лаво присутствовал Доминик Дерон, доктор богословия, но, вопреки обыкновению, на сей раз не священник обратил осужденного, а осужденный священника. И вот слово, которое пытались задушить, зазвучало вновь. Доминик Дерон был осужден по приговору суда, подвергнут преследованиям, затравлен и спасся от виселицы лишь тем, что убежал в горы.

Горы — убежище для любой секты, зарождающейся или поверженной: королям Господь даровал города, равнины, моря, зато слабым и угнетенным он даровал горы.

Впрочем, гонения и прозелитизм шли рука об руку, но кровь произвела свое обычное действие: она удобрила почву, и через двадцать три года борьбы, после того как было сожжено или повешено несколько сот гугенотов, в один прекрасный день вдруг выяснилось, что большинство жителей города Нима — протестанты. И вот в 1556 году консулы Нима получили жестокий нагоняй за то, что город склоняется к реформации. А в 1557, то есть через год после этого выговора, король Генрих II был вынужден передать должность председателя гражданского и уголовного суда протестанту Гийому де Кальвьеру. Далее судья-чернокнижник распорядился, чтобы при казни еретиков присутствовали консулы в капюшонах: горожане, члены суда, отменили смертный приговор, так что королевская власть оказалась бессильна перед их решением, и казнь не состоялась.

Умер Генрих, и под именем Франциска II на трон взошли Екатерина Медичи и Гизы; если народам подчас и выпадают праздники, то лишь на время, когда они хоронят своих государей; Ним воспользовался церемонией погребения Генриха II, и 29 сентября 1559 года Гийом Може основал в городе первую протестантскую общину.

Гийом Може приехал в Ним из Женевы, где был возлюбленным чадом Кальвина; он прибыл с твердым намерением либо обратить в новую веру всех оставшихся католиков, либо отправиться на виселицу. При этом он был красноречив, энергичен, хитер, слишком просвещен, чтобы питать склонность к жестокости, и готов на уступки при условии, что противная сторона ответит ему взаимностью [1] , — словом, он обладал массой преимуществ, а потому и не угодил на виселицу.

Как только новорожденная секта перестает быть рабыней, она становится госпожой: ересь, овладевшая уже тремя четвертями города, понемногу стала выходить на улицы с гордо поднятой головой. Некий буржуа, Гийом Ремон, предоставил свой дом проповеднику-кальвинисту; тот принялся читать публичные проповеди, склонять колеблющихся в пользу новой веры; скоро дом стал слишком тесен для толп, которые приходили впитывать яд революционных речей, и самые нетерпеливые уже начали обращать взгляды к церквям.

Между тем виконт де Жуайез, губернатор Лангедока, сменивший на этом посту г-на де Виллара, забеспокоился при виде успехов протестантов, коих те и не думали скрывать, а напротив, открыто ими хвалились; он призвал к себе консулов и строго выбранил их именем короля, пригрозив прислать гарнизон, который найдет средства покончить с беспорядками. Консулы обещали пресечь зло прежде, чем понадобится призывать помощь со стороны, и во исполнение своего обещания удвоили городскую стражу, а также ввели должность городского смотрителя, в обязанность которому вменялась исключительно охрана порядка на улицах. А должностью городского смотрителя, обязанного искоренять ересь, был облечен капитан Буйарг, самый оголтелый из всех гугенотов.

Следствием столь удачного выбора явилось то, что как-то раз, когда Гийом Може проповедовал в саду, начался сильный ливень; надо было или разойтись, или поискать укрытие, но поскольку проповедник дошел в своей речи до самого интересного места, все без колебаний высказались в пользу второго решения. Поблизости находилась церковь св. Стефана Капитолийского, один из слушателей предложил ее в качестве убежища — не столько самого подходящего, сколько самого удобного. Предложение было принято с восторгом; дождь хлынул еще сильней, все бросились прямиком в церковь, выгнали оттуда кюре и всех духовных лиц, растоптали ногами святые дары, разнесли в куски образа. После этой расправы Гийом Може взошел на кафедру и продолжал проповедовать с таким красноречием, что присутствующие вновь возбудились, не пожелали ограничиться уже свершенными в тот день подвигами и с тою же поспешностью ринулись на штурм монастыря францисканцев, куда немедля водворили Може и двух женщин, которые, по утверждению Менара, историка Лангедока, не разлучались с ним ни днем, ни ночью; что же до капитана Буйарга, то он отнесся к происшедшему с поразительным безразличием.

Консулам, которых призвали к ответу в третий раз, очень хотелось отрицать происшедшие беспорядки, но это было не в их силах; поэтому они сдались на милость г-на де Виллара, который к этому времени снова вернулся на пост губернатора Лангедока, а г-н де Виллар, более на них не полагаясь, ввел гарнизон в цитадель Нима, причем город платил солдатам и кормил их, в то время как губернатор совместно с четырьмя квартальными смотрителями учредил военную полицию, независимую от муниципальной. Може был изгнан из Нима, а капитан Буйарг отрешен от должности.

Но тут умер Франциск II. Смерть его произвела обычное действие: гонения поутихли, и Може вернулся в Ним; это была победа, а поскольку каждая победа несет с собой продвижение вперед, воинствующий проповедник учредил церковный совет, и нимские депутаты потребовали от генеральных штатов в Орлеане, чтобы им были отданы храмы. Эта просьба осталась безрезультатной, но протестанты знали, как действовать в подобных случаях: 21 декабря 1561 года церкви св. Евгении, св. Августина и ордена францисканцев были взяты приступом и одним махом очищены от икон; капитан Буйарг на сей раз не ограничился простым наблюдением, а сам возглавил операцию.