Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
— Ты погляди, князь, на рыла воровские!
— Поспрошай, сколь душ загубили?
Тут Владимир Святославович голос подал:
— Каково, молодцы, догулялись?
Седой разбойник ответил:
— Как знать, князь великий, коли отпустишь, подышим еще.
— Сызнова за кистени?
— Кистень ли, топор, все одно!
Тут второй разбойник в разговор вступил:
— Погляди на корзно и шапку боярскую, великий князь, у мужика есть ли такое? Ужли боярин трудится боле?
— Смело ответствуешь, вор, а за то облегчу смерть вашу. Не забьют вас батогами, не повесят
Поклонились воры:
— За милость твою благодарствуем, великий князь, а нам все едино, на суку висеть, водицу ли днепровскую глотать.
Поволокли гридни разбойников к днепровской круче, а народ разошелся довольный.
— По справедливости суд, другим в науку…
Вот уже месяц, как Борис в Киеве, и все без дела, подчас о Ростове вспоминает с сожалением, там хозяином был, а здесь под рукой великого князя, и не поймет, чем ему заниматься.
Завидовал Ярославу, хорошее княжество получил в удел. Пятины новгородские распростерлись на север и восток, разбросал Новгород свои крылья. Богатое Новгородское княжество, не только с пятин богатеет, но и торговлей. Ярослав цепко держит власть, теперь с конунгом Олафом в родство вступает.
И Мстислава вспоминает Борис. У этого княжество беспокойное, Хазарский каганат о себе напоминает, печенегов у Белой Вежи остановил, и теперь они к Тмутаракани подступать не решаются…
А что ему, Борису, начертано? Нет, он не ждет смерти отца, в чем пенял митрополит Святополку и Ярославу. Ему бы хоть малое княжество, пусть оно будет таким же беспокойным, как Переяславское, но там он будет чувствовать себя князем.
Подчас выезжал из города и давал коню волю. Побывал в ските у старцев. Разросся он, отшельники несколько пещер уже обжили. Здесь же под землей молельня, а наверху на холме церковь поставили, и кто бы ни плыл по Днепру, всяк ее видел.
Нередко проводил Борис дни с артелью строителей, городни укреплял. Староста артельный шутил:
— Те, княже, прямая дорога с нами, городенцами!
— Великий князь не отпустит, а я бы рад.
— А из тебя знатный городенец выйдет…
Понимал Борис шутку, однако думал, не родись он князем, пошел бы с артелью строителей, глядишь, полней жизнь была бы, не то что ныне, не ведает, куда приткнуться.
В середине лета с верховий Днепра спустился караван царьградских торговых людей. В Ладоге и Новгороде сделали удачные закупки и теперь возвращались домой в Константинополь.
В Киеве пришли купцы к великому князю, взмолились:
— Выдели нам, Владимир Святославович, гридней, обезопась нам переход к морю, засад печенежских опасаемся. Мы же, что нам мытник укажет, оплатим сполна…
Позвал великий князь сына:
— Когда был на засечной линии, на валы земляные обратил внимание?
Кивнул Борис.
— Они славянами еще до князя Олега насыпаны, а засечная линия — дело рук Олега. Однако печенеги не унимаются. И коли не набегами, так засадами на Днепре одолевают. Вот и нынче жалуется люд торговый. Потому и говорю тебе, возьми гридней, сопроводи караван, а ежель увидишь печенегов, отбрось их в степь.
Борис и рад, позвал с собой Георгия. Из младшей дружины выделил ему воевода сотню гридней, и, как только корабли гостей снялись с якорей, Борис повел свой отряд.
Идут гридни, по бокам и наперед дозоры князь выставил, чтоб внезапно печенеги не наскочили.
Рядом с князем стремя в стремя Георгий рысит, вспоминает места, где с валкой проходил, как на бродах переправлялись.
— Я, Борис, степь почуял, когда из плена бежал. Лежу днем в кустах, солнце выгревает, а запах от степи дурманит…
Вечерами, бывало, приставали корабли к берегу, купцы разминались, передыхали, а гридни их покой оберегали…
На печенегов наскочили, когда ко второму порогу подъехали. Издалека клекот и рев воды на камнях разносился. Не успели печенеги в степь уйти, как гридни бой завязали, много зарубили, а другим скрыться удалось, ночь спасла…
До устья Днепра сопроводили дружинники гостевой караван, и, только когда корабли вышли за днепровские лиманы и, распушив паруса, взяли к морю, Борис повернул гридней.
Подобно шее гордой птицы изгибается речка Лебедь, Лыбедь. Стояло на Лыбеди село Предславино, место живописное, леса сосновые, грибные, луга пойменные, заливные.
Еще князю Олегу приглянулось Предславино, и он поставил на холме княжий двор и хоромы, обнес их высоким частоколом. Дом рубленный о двух ярусах, с сенями и переходами, окруженный хозяйственными службами с тиуном и холопами.
Однако, несмотря на красоту здешних мест, Владимир редко появлялся в Предславине. Прежде бывал чаще. Но с той поры, когда отдал Предславино Рогнеде и в один из приездов сюда великого князя Рогнеда едва не зарезала его, Владимир невзлюбил Предславино.
Но Борис не знал всего этого и места здешние полюбил. Бывая здесь, ночевал в старом княжеском доме, спал на кровати, на которой, по преданиям, спал князь Олег, и мысленно переносился в то далекое время. Ему виделся мужественный образ бывшего конунга варягов, ставшего великим князем киевским, опекуна князя Игоря, положившего начало дому Рюриковичей…
Но не только Олег виделся Борису, являлась к нему и княгиня Ольга, его прабабка. По рассказам Добрыни, она была красивой и властной. Мстя за смерть мужа, она сожгла столицу древлян, а их вождей живыми зарыла в землю.
Привиделось как-то Борису, что явилась к нему старая княгиня, берет за руку и говорит:
— Ты забыл меня, Борис, а ведь я Ольгица, дочь ростовского тиуна.
Пробудился князь, к чему приснилось такое?..
Всю дорогу в Киев не покидал сон, все думал, видно, вспоминает его Ольгица.
Навестил Борис и рыбацкий стан, выбравшись из города, намерился побывать у стариков. Попустил повод, дорогой видел, как на лоскутах рожь созревает, а за ней лес светится. По правую руку Днепр замер, а впереди у поворота изба и на столбах сети. А у берега старики рыбу в корзину выбирают. Заметили князя, обрадовались: