Круги на воде
Шрифт:
– Так ты хочешь сказать, хочешь убедить меня Глеб, что в Москве все еще действует какое-то подполье?
Старший майор НКВД Смолин резко встал со стула и подошел к окну. Снег продолжал хлопьями кружиться за стеклом, прилипая к нему, тая, тоненькими струйками стекая на карниз. Смолин невидящим взглядом уставился в непроглядную тьму, погрузившись в свои мысли. Он вспоминал самый первый разговор со старшим лейтенантом государственной безопасности Глебом Локиевым, который теперь сидел перед ним и был одним из его ближайших друзей. Это случилось в далеком двадцать шестом году, когда революционные бури только затихали, давая о себе знать выступлениями то правой, то левой оппозиции. Он, старший оперуполномоченный ОГПУ, оказался тогда на том участке работы, который ему самому казался в те времена ничтожным и, по меньшей мере, бессмысленным.
В то время, как передовые отряды органов внутренних дел сосредотачивали свои силы на борьбе с контрреволюцией, саботажем и вредительством, то есть на борьбе с политическим инакомыслием, ему предстояло бороться с некоей, как ему тогда казалось, абстракцией, с кучкой полусумасшедших религиозных фанатиков, которые если и представляли какую-либо опасность, то только для самих себя. Так ему казалось тогда, поздней осенью 1926 года… Уже через пол года активной работы на порученном ему направлении, Смолина все чаще стали посещать мысли, что его деятельность не так уж и бесперспективна. Во-первых, выяснилось, что так называемых 'мистиков' самых разных мастей в одной только Москве насчитывалось не меньше нескольких тысяч. Во-вторых, в его работе была и явная выгода в том плане, что к политическим дрязгам он никакого отношения не имел. И это не могло его не радовать, так как над некоторыми из его коллег, которые еще недавно посмеивались над ним, явно начинали сгущаться тучи, не предвещавшие им ничего хорошего. Он же работал в относительном спокойствии. Нет, были, конечно, и непростые доклады руководству, пытавшегося всеми силами увязать мистиков то с бухаринцами, то с троцкистами. Было разное. Но самое главное, что внутри у него появилась какая-то непоколебимая уверенность в правильности того, чем он занимался. Ему становилось по-настоящему интересно. Теперь, двенадцать лет спустя, он был уже не тем несведущим новичком, которым пришел в тринадцатый отдел ОГПУ. В его голове была полная картина мистического пейзажа последних десятилетий, исходя из которой он с полной уверенностью мог сказать, что оккультное подполье в Советском Союзе разгромлено. – На чем ты основываешь свои выводы? – оторвался он от окна.
– Вот. – Локиев протянул Смолину измятый лоскут бумаги.
Смолин взял листок в руки и невольно поморщился. Бумага была заляпана грязью, а пятна на ней вызывали не самые приятные ассоциации в сознании старшего майора.
– Посмотрим, – он неторопливо одел очки…
Олег посмотрел на часы и понял, что провел за работой уже не один час. Время пролетело незаметно, а перед ним все же было какое-никакое, но начало книги, которую следовало сдать издателю уже через месяц. Вообще-то, изначально у Олега было в запасе несколько месяцев, которые были отведены ему контрактом на написание очередного труда, но, как обычно, он все откладывал и откладывал начало работы, успокаивая себя тем, что успеет все сделать, как бы там не повернулось. И вот на прошлой неделе Тулин – один из руководителей издательства, подписавшего с ним контракт – внезапно позвонил ему, чтобы поинтересоваться как продвигается работа над книгой. Олег тут же соврал, что работа идет полным ходом, подумав про себя, что теперь-то уже точно пора садиться за письменный стол и приступать к написанию. Но как только в трубке раздались короткие гудки, он вдруг вспомнил, что давно обещал навестить своего деда, который уже несколько лет жил исключительно на даче, где подобно внуку придавался писательскому труду, правда, писал он пока 'в стол'.
Олег наспех собрался, накидав в дорожную сумку самое необходимое и прихватив несколько блокнотов на тот случай, если какие-то полезные идеи зародятся у него в голове на лоне природы. Добираться до дачи было неудобно – сначала с Ярославского вокзала надо было почти час трястись до Сергиева-Посада, который большая часть пассажиров пригородных электричек по старой памяти продолжала именовать Загорском, а оттуда рейсовым автобусом еще почти сорок минут колесить по проселочным дорогам. Дача эта досталась деду совершенно случайно еще в те времена, когда он был молодым и ответственным начальником одного из отделов на каком-то сверхсекретном заводе, производившим особую деталь, без которой ни одна ракета с ядерной боеголовкой не могла пролететь и метра. Однажды, придя на работу, олегов дед застал своего начальника – директора того самого завода – в весьма возбужденном состоянии. По внутреннему телефону он пригласил деда к себе в кабинет, при этом нервно потребовав, чтобы дед явился сию же минуту.
– Тимофеич, – начал он с порога, протянув руку для приветствия. – Здравствуй!
Садись. Коньяк хочешь?
– Нет, Апполон Семеныч, спасибо. – Вежливо отказался дед. – С утра не пью.
– Ну как знаешь, – отозвался Апполон Семеныч, наполняя себе водочную стопку коричневатой жидкостью. – А я выпью.
Дед в ответ пожал плечами, как бы давая понять, что ответить ему нечего, но и против он ничего не имеет.
– Я вот чего тебя вызвал, – опрокинув стопарик, возобновил разговор в обще-то непьющий директор завода. – Понимаешь, тут такое дело…
Сказав это, Апполон Семеныч как-то жеманно хихикнул, из чего дед сразу сделал вывод, что дело это весьма серьезное – обычно директор жеманно не хихикал.
– Слушаю вас внимательно, – кивнул дед в ответ.
Апполон Семеныч на секунду задумался, водя взглядам то по деду, то по початой бутылке коньяка, будто в последний раз взвешивая все за и против предстоящего разговора.
– Понимаешь, Тимофеич, дачу хочу купить, а не могу! – директор завода всплеснул руками, будто участвуя в заводской театральной постановке, и продолжил:
– Не могу, потому что одну уже имею, а вторую не положено. Ты же знаешь, Тимофеич, я ж одинокий – мать в том году схоронил – вот и не положено. А дача просто чудо!
– Да… – протянул дед, – непростая ситуация.
– Вот и я говорю, непростая. – Сокрушенно подтвердил Апполон Семеныч. – Но!
Выход есть!
– Да? – удивленно спросил олегов дед.
– Да! – торжествующее ответствовал Апполон Семеныч. – Мы можем оформить дачу на тебя!
– На меня? – еще больше поразился дед.
– Да, на тебя. – Подтвердил директор. – Оформляем все бумажки на тебя, а живу там я. Тебе, конечно, за услуги, небольшое вознаграждение в виде премии из моих личных фондов.
С удивлением узнав, что у директора советского оборонного предприятия есть 'личные фонды', дед, не раздумывая, отказался от столь заманчивого предложения.
– А вот это ты зря, Тимофеич. – резко помрачнев, сказал потенциальный дачник.
Дальше он вкратце доложился на тему того, что отдел, возглавляемый олеговым дедом, план не выполняет, а о браке, так и говорить нечего. А, следовательно, вероятно, придется докладывать об этом куда следует, чтобы нашли там достойную замену нерадивому начальнику отдела со всеми отсюда вытекающими… Такой поворот событий деда никак не устраивал, так как совсем недавно он женился и на свет вот-вот должен был появится его первенец, то есть отец Олега. Терять работу, да еще такую перспективную, в такой ответственный жизненный момент без пяти минут молодому папаше никак не хотелось, а потому скрипя сердцем он пошел на попятную и в считанные недели стал владельцем внушительного дачного участка, располагавшегося в прекрасном сосновом бору, на берегу безвестной подмосковной речушки, пить воду из которой можно было смело, не прибегая к каким либо предварительным с ней манипуляциям.
А еще через год произошло уж совсем непредвиденное. Апполон Семеныч был арестован прямо на рабочем месте сотрудниками органов государственной безопасности, так как в результате четко разработанной операции они пришли к выводу, что стремительное продвижение американцев в деле ракетостроения напрямую связано с деятельностью предприимчивого директора завода, сбагривавшего государственные секреты по сдельной цене за бугор. Через месяц Апполона Семеныча расстреляли, о чем даже сообщили по радио, а все сотрудники завода окончательно потеряли сон, так как ждали, что, скорее всего, люди в штатском еще вернутся…
Но никто не вернулся. Вскоре сверху назначили нового директора, и жизнь потекла своим чередом.
Что пережил олегов дед за эти тревожные месяцы знал лишь он, да его молодая жена.
По утрам он находил у себя седые волосы, появляющиеся ввиду повышенного волнения.
Сердечные капли стали с тех времен непременными его спутниками. Когда дед узнал, откуда у Апполона Семеныча, оказывается, взялись его 'личные фонды', он с ужасом подумал, что, во-первых, 'премию' он получил из тех самых американских денег, да и дача его куплена ни них же. Каждую ночь он с замиранием сердца прислушивался ко всем звукам из внешнего мира, залетавшим в их маленькую квартирку, мысленно прощаясь со свободой, а заодно и с жизнью. Но бывший директор завода и по совместительству американский шпион про дачу на следствии так ничего и не сказал, прекрасно понимая, что это еще больше усугубит его непростое положение. Так у олегова деда и осталась эта дача, на которую теперь и собирался его внук.