Круглые коленки
Шрифт:
Я выволокла Оленёву из- за стола, протащила к доске, и макнула ее головой в свернувшуюся трубкой газету на учительском столе.
– Ты написала?
Она уже дико визжала. Все повскакали с мест и окружили нас, но стояли молча, ждали, чем это закончится. Только Кисик сказал:
– Захарка, ну, хватит!
Но я была вне себя от ярости. Я схватила ее за волосы и намотала ее надушенные «хвосты» на кулак.
– Если кто двинется, я её задушу!
Я все макала и макала ее головой об стол.
– Говори, зачем ты это сделала?
Думаю, под горячую руку я и правда могла бы ее задушить.
Оленёва была красная, как набегавшийся поросёнок, но изо всех сил еще пыталась извернуться и меня пнуть. Пухленькими ручками с розовым маникюром она вцепилась в мои руки и пыталась отодрать их. Но я тогда уже два года всерьёз занималась баскетболом и, конечно, была сильнее и выше томной невысокой Ольги. Как только она переставала визжать, я крепче сжимала её воротник, и тогда она захлёбывалась и хрипела, а я все трясла ее и орала ей в ухо:
– Кого это я предала? Говори! Кого?
И тут вошел Никитин. И остолбенел.
– Во- о- о- ви- и- и- ик! – заорала Оленёва. Я обернулась и увидела его. В руке у него был надкусанный пирог из буфета, только что я сама съела такой. Я до сих пор помню, как пахли те пирожки с вытекающим сбоку яблочным повидлом – перегаром растительного масла.
– Во- о- о- ви- и- ик! – орала Оленёва.
– Захарка, ты что, рехнулась?! – Никитин, торопясь заглотил пирог, и схватил меня за руку, за ту, которой я удерживала Ольгины локоны. Его жирные от пирога пальцы оказались как раз на уровне моих глаз, и я увидела на них остатки повидла и свежую малиновую тушь.
– Ах, это ты написал, подонок!
Я выпустила Ольгу и замахнулась на него освободившимся кулаком, но он увернулся от моего удара и схватил меня за обе руки. Оленёва с воплями кинулась из класса. Никитин посмотрел ей вслед, бросил меня и побежал за Ольгой. Я отряхнула руки, как будто они были запачканы в грязи, одернула юбку и пошла к своему месту.
– Мразь. Говнюк.
– Ну, ты, Майка, даёшь! – сказала Швабра. – Что теперь будет?!
Зу- зу смотрела на меня с ужасом, как будто я, выпустив Оленёву, могу сейчас кинуться на неё.
У меня пылало лицо, в голове звенело. Я подняла с пола свой портфель, достала учебник, ручку. Руки тряслись. В классе теперь стоял страшный шум, но у меня было чувство, что я одна. Синичкина тоже выбежала в коридор и, вскоре вернувшись, сообщила:
– Оленёва в учительской. Ей вызвали «Скорую помощь»!
Кисик сделал очень серьёзное лицо и сказал:
– Сдаётся мне, придётся нам Захарку на поруки брать.
Теперь я понимаю, что он таким образом единственный из всего класса выразил мне сочувствие, но тогда я была возмущена его словами. Меня? На поруки? За что?
Прозвенел звонок, но в класс из учителей долго никто не приходил, и это было дурным знаком. Потом пришла учительница по физике, построила всех и заявила:
– Отличное знание химии не освобождает человека ни от моральной, ни от уголовной ответственности.
Потом явилась наша классная и привела заплаканную Оленёву. Красивое Ольгино лицо не могли испортить даже красные пятна.
– Захарова, твоё поведение переходит всяческие границы. С твоими родителями мы будем разговаривать у директора, но сейчас, по горячим следам, ты обязана извиниться.
Убей меня бог, но я была уверена, что Вовика подговорила Оленёва, но для меня дело было не в этом. Я себя считала чуть ли не безукоризненным человеком, лучшей ученицей класса, и обвинение в предательстве было для меня действительно позором. Ведь я ни сном, ни духом… Да и что в те времена могло считаться хуже? В те времена, когда уехать навсегда жить заграницу считалось предательством Родины?
Я откинула свой портфель в сторону и встала.
– Я извинюсь, но если кто- то правда считает, что это я сдала Иссу, скажите мне это в лицо!
Я стояла и смотрела на них. И все они молчали, и при этом как- то странно отводили глаза.
– Что- что- что? При чём здесь Исса Давыдовна?– Лицо нашей классной даже как будто вспухло от возмущения. –И кто вам дал право обсуждать поступки учителей?
Я поняла, что в принципе мне уже нечего терять.
– Мне обидно, что я зря дошивала не сданную на оценку юбку. Кто мне теперь за неё поставит пять?
– Давай дневник, Захарова. Завтра будем разговаривать у директора. Учти, твоё поведение надоело уже всем учителям.
И вот до сих пор для меня остаётся загадкой, как они все могли подумать, что мне зачем- то нужно было доносить, что Исса ощупывала наши коленки? Как они вообще могли решить, что мне все это не безразлично? Как не понимали, что я была по всей своей сути совершенно другая, не такая, как все они? Я была тогда выше всех не только ростом, но и выше всех этих коленок, выше этих дурацких рассуждений о счастье… И, в конце концов, что за криминал был в том, что учительница один раз за сколько- то лет отступила от школьной программы? Неужели действительно этот странный Иссин поступок принес кому- то вред? И с какой же формулировкой ее уволили? И, кстати, ведь Зу- Зу тоже не принимала участия в этом ощупывании?
***
– Объявили посадку на ваш рейс, мадам.
– Ну, что же. Значит, пришла пора нам прощаться. Спасибо, Ядвига.
– И вам спасибо. Сейчас я перепоручу вас служащим авиакомпании. Ждем вас через два месяца. Я уверена, после второй операции мы приедем в аэропорт уже без коляски.
– До встречи, Ядвига.
– Счастливого полёта!
Она махала мне, пока мы с пришедшим за мной молодым человеком чернокожей наружности катили через зал. Чтобы мне было подольше видно Ядвигу, он развернул мою коляску задом наперёд и всю дорогу до самолёта напевал весёлую песенку.