Круглый год с литературой. Квартал третий
Шрифт:
Не читать Хемингуэя, который застрелился 2 июля 1961 года, было моветоном. «Прощай, оружие!», «Иметь и не иметь», «Старик и море» жадно проглатывались.
Биография Хемингуэя захватывала. Участник Первой Мировой войны, он в июле 1818 года в 19 лет (родился 21 июля 1899-го), спасая раненного итальянца, попал под шквальный миномётный огонь, но остался жив. Из тела вынули 26 осколков, коленную чашечку заменили алюминиевым протезом. А всего на теле насчитали 200 ран!
В 1934 году он побывал на сафари в Африке, где заболел амёбной дизентерией. Он умирал: организм был сильно обезвожен. Но за ним послали самолёт, успели поместить его в госпиталь, после чего он пошёл на поправку.
В Гражданскую войну в Испании Хемингуэй сражается на стороне республиканцев. Написал по следам её книгу «По ком звонит колокол» (1940), где весьма правдиво описал события, вывел
Во время Второй Мировой войны Хемингуэй участвует в боевых полётах бомбардировщиков над Германией и оккупированной Францией. Встает во главе отряда французских партизан, участвует в боях за Париж, Бельгию. Нередко его отряд оказывается впереди действующей армии.
В 1953 году в Африке попал в серьёзную авиакатастрофу.
В 1960 году его лечили от ряда серьёзных заболеваний – гипертонии, диабета. Он погрузился в глубокую депрессию. Ему казалось, что за ним следят, что в больнице кругом расставлены жучки. Электросудорожная терапия привела к тому, что после 13 сеансов Хемингуэй потерял возможность творить.
Вот почему через короткое время после выхода из больницы он застрелился.
Я неоднократно перечитывал его вещи. И с каждым разом они мне нравились меньше. Но вот мы с женой задумали отправиться в Париж, пройти по тем местам, которые описал Хемингуэй в романе «Праздник, который всегда с тобой». Взяли с собой Хемингуэя. И читали роман с упоением. Прекрасный писатель!
Из монолога пушкинского Сальери:
Что говорю? Когда великий Глюк Явился и открыл нам новы тайны (Глубокие, пленительные тайны), Не бросил ли я всё, что прежде знал, Что так любил, чему так жарко верил, И не пошёл ли бодро вслед за ним Безропотно, как тот, кто заблуждался И встречным послан в сторону иную?Реальный Кристоф Валибальд Глюк, родившийся 2 июля 1714 года, действительно был реформатором, превратившим оперную сцену в драматическую.
Как обычно, новое пробивало себе дорогу с трудом. Привыкшие к так называемой опере-арии, в которой красота мелодии и пения имела самодовлеющий характер, меломаны далеко не сразу одобрили оперу, сцены которой пронизаны единым драматическим развитием, а увертюра не была отдельным концертным номером, как до Глюка, а привязывалась к оперному действию.
Тем более что в Париже, где оказался Глюк, обучавший музыке эрцгерцогиню Марию-Антуанетту, а потом приглашённый ею, ставшей женой наследника престола, переселиться в столицу Франции, многие были страстными поклонниками композитора Никколы Пиччинни. Противоположность их понимания оперы породила борьбу между «пиччиннистами» и «глюкистами», о чём тоже вспоминает пушкинский «глюкист» Сальери:
Нет! никогда я зависти не знал, О, никогда! – ниже, когда Пиччини Пленить умел слух диких парижан, Ниже, когда услышал в первый раз Я Ифигении начальны звуки.Кстати, об этой «Ифигении». Почти все комментаторы пушкинской драмы указывают на оперу Глюка «Ифигения в Авлиде», поставленную в 1774 году в Париже. Но мне кажется, что ревниво оценивающий чужой успех, пушкинский Сальери говорит об увертюре «Ифигении в Тавриде», поставленной пять лет спустя и признанной даже самим Пиччинни, который в связи с ней говорил о «музыкальной революции» Глюка. Сразу же после премьеры этой оперы великий французский скульптор Жан-Антуан Гудон изваял беломраморный бюст Глюка, который позже установили в вестибюле Королевской Академии музыки.
Умер великий Глюк в Вене 15 ноября 1787 года.
2 июля – день памяти Владимира Набокова (умер 2 июля 1977 года, родился 22 апреля 1899-го). Все знают, что он был прозаиком и поэтом, как Лермонтов, как Бунин. Многие, конечно, знают Набокова-прозаика. По мне, «Другие берега» – исключительно сильная вещь. Набокова-поэта знают меньше, что справедливо: у него много пустых стихов. Но есть пронзительные, как например это:
Бывают ночи: только лягу, … в Россию поплывёт кровать; и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагу убивать. Проснусь, и в темноте, со стула, где спички и часы лежат, в глаза, как пристальное дуло, глядит горящий циферблат. Закрыв руками грудь и шею, - Вот-вот сейчас пальнёт в меня!– я взгляда отвести не смею от круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья коснётся тиканье часов, благополучного изгнанья я снова чувствую покров. Но, сердце, как бы ты хотело, чтоб это вправду было так: Россия, звёзды, ночь расстрела и весь в черёмухе овраг!
3 ИЮЛЯ
С Владимиром Осиповичем Богомоловым, родившимся 3 июля 1924 года, меня познакомила Слава Тарощина, работавшая в отделе литературы «Литературной газеты», которым я с 1991 года заведовал. Знакомство не продолжилось. Оно было формальным. Богомолов, насколько я помню, ничего в редакцию не принёс. И ни о чём с нами не договаривался. Скорее всего, он зашёл к Славе как к жене Юрия Давыдова, очень тогда известного исторического писателя.
В принципе, я Богомолова видел и прежде – до этого знакомства. Он жил напротив двух наших писательских домов: один вытянут по Астраханскому переулку, другой выходящий торцом в Безбожный (прежнее и нынешнее название – Протоповский). Дом напротив, в котором жил Богомолов, охранял милиционер, но не как посольство – в особой будке, а как консьерж – сидя в вестибюле первого этажа. Охрана дому полагалась, потому что он был заселён преимущественно работниками ЦК партии. Причём крупного калибра – завами отделов, завами секторов. Из чужаков, вроде Богомолова, помню только ещё одного жильца этого дома – Юрия Озерова, снявшего киноэпопею «Освобождение», удостоенную ленинской премии. Любопытно, что в писательском доме напротив жил с семьёй брат кинорежиссёра спортивный радио- и телекомментатор Николай Озеров.
Богомолов часто прогуливался по нашему двору вместе с писателем Владимиром Карповым, героем Советского Союза, служившим в разведке и утверждавшим, что он лично сумел взять чуть ли не 80 «языков», чему мало кто верил.
Я так понимал, что они с Карповым дружили, что меня удивляло. Карпов держался перед начальством невероятно подхалимски, за что начальство продвигало его наверх по служебной лестнице. А Богомолов обладал легендарной независимостью: отказывался вступать в Союз писателей, возвращал его секретариату письма с приглашением вступить на самых льготных условиях. В 1984 году, когда генсек Черненко наградил по случаю 50-летия Союза большую группу писателей, Богомолову дали орден Трудового Красного Знамени. Но он от награды отказался. Сказал, что к Союзу писателей отношения не имеет, а в награду за свои книги получает гонорары.