Крупинка Темного Царства

Старомодный, с приплюснутым носом черный «Фольксваген» с водителем и еще двумя пассажирами помимо меня с натужным гудением влезал на перевал хребта Санта-Моника, вплотную огибая приземистые, густо поросшие кустарником вершины с причудливо обветренными каменными выступами, похожие на какие-то первобытные изваяния или на мифических чудищ в плащах с капюшонами.

Мы

ехали с опущенным верхом и достаточно медленно, чтобы ухватить взглядом то стремительно удирающую ящерицу, то здоровенного кузнечика, размашистым скачком перепрыгивающего из-под колес на серый раскрошенный камень. Раз какой-то косматый серый кот — которого Вики, в дурашливом испуге стиснув мою руку, упорно именовала барсом — мелкой рысью пересек узкую дорогу прямо перед нами и скрылся в сухом душистом подлеске. Местность вокруг представляла собой огромный потенциальный костер, и напоминать о запрете на курение никому из нас не приходилось.

День был кристально ясный, с плотными облачками, которые четко вырисовывались в головокружительной перевернутой глубине синего неба. Солнце между облаками было ослепительно ярким. Уже не раз, когда мы, взлетая на крутую горушку, нацеливались прямо на этот низко повисший над далеким горизонтом раскаленный шар, я чувствовал жалящие уколы его лучей, после чего страдал от черных пятен, которые потом еще с минуту плавали у меня перед глазами. Солнечных очков, конечно, никто не захватил.

Свернув с автомагистрали, ведущей вдоль тихоокеанского побережья, мы разминулись лишь с двумя автомобилями и заметили только с полдюжины домиков и жилых вагончиков — поразительное безлюдье, особенно если учесть, что Лос-Анжелес остался от силы в часе езды позади. Это безлюдье уже отделило нас с Вики друг от друга своими молчаливыми намеками на тайны и откровения, но еще не успело сблизить опять — по той причине, что было в чем-то и жутковатым.

Франц Кинцман, сидящий на переднем сиденье справа, и его сосед, который вызвался порулить на этом довольно непростом отрезке дороги (мистер то ли Мортон, то ли Морган, то ли Мортенсон, я как следует не запомнил), находились, похоже, под несколько меньшим впечатлением от окружающего пейзажа, чего и следовало ожидать, поскольку обоим он был куда более знаком, чем нам с Вики. Хотя, честно говоря, трудновато было определить их реакцию исключительно по виду коротко стриженного седого затылка Франца или выцветшей парусиновой шляпы мистера М., которую он нахлобучил пониже, чтобы прикрыть глаза от солнца.

Мы как раз миновали ту точку дороги Малого Платанового каньона, откуда все острова Санта-Барбары — Анакапа, Санта-Крус, Санта-Роза, даже далекий Сан-Мигуэль — виднеются на горизонте, будто старинный парусник из серо-синеватых, слегка зернистых облаков, застывший на поверхности бледно-голубого океана, когда я, безо всякой особо глубокой причины, вдруг вслух высказал то, что в тот момент пришло мне в голову:

— Сомневаюсь, что в наши дни можно написать истинно берущий за душу рассказ про сверхъестественные ужасы — или же, в том же смысле, испытать настоящий, глубокий, переворачивающий всю твою сущность сверхъестественный страх.

Вообще-то говоря, для замечания на подобную тему незначительные основания все-таки были. Мы с Вики работали вместе на съемках пары дешевых кино-»ужастиков», Франц Кинцман в дополнение к своей славе писателя-фантаста пользовался известностью в среде ученых-психологов, и втроем мы частенько болтали о судьбах в жизни и искусстве. Вдобавок, некий неуловимый

налет тайны ощущался и в самом приглашении Франца провести с ним выходные в горах, в Домике-На-Обрыве, куда он возвращался после месяца в Анжелесе. И, наконец, при столь резком переходе от городской сутолоки к запретным просторам дикой природы всегда становится как-то не по себе… тут Франц будто прочитал мои мысли.

— Могу назвать первое условие для того, чтоб пережить нечто подобное, — заметил он, не поворачивая головы, когда «Фольксваген» въехал в прохладную полосу тени. — Для начала нужно вырваться из Муравейника.

— Из Муравейника? — переспросила Вики, прекрасно понимая, что он имеет в виду, но желая услышать его речь и заставить повернуть голову.

Франц сделал такое одолжение. У него исключительно красивое, задумчивое, благородное лицо, словно откуда-то из прежних времен, хотя выглядит он на все свои пятьдесят, а с глаз не сходят темные круги с той самой поры, как его жена с двумя сыновьями год назад погибли в авиакатастрофе.

— Это я про Город, — сказал он, когда мы вновь выкатились на солнце. — Ареал обитания людей, где у нас есть полицейские, чтоб нас охранять, психиатры, чтоб заглядывать нам в головы, и соседи, чтоб болтать с нами, и где наши уши настолько забиты треском средств массовой информации, что практически невозможно что-либо как следует осознать, или прочувствовать, или осмыслить, что-либо, что за пределами человеческого рода. Сегодня Город, фигурально выражаясь, покрывает собой весь мир вместе с морями, и ждет не дождется прорыва в космос. По-моему, что ты имеешь в виду, Гленн, так это что трудно оторваться от Города даже на природе.

Мистер М. дважды посигналил перед слепым поворотом-серпантином и, в свою очередь, тоже подал голос.

— Я в таких вещах не особо смыслю, — сказал он, сосредоточенно сгорбившись за рулем, — но по-моему, мистер Сибьюри, вы можете найти любые страхи и ужасы, даже не выходя из собственного дома, хотя я бы сказал, что там скорее больше грязи. Это я про нацистские лагеря смерти, промывание мозгов, убийства на сексуальной почве, расовые волнения, все в таком духе, не говоря уже о Хиросиме.

— Правильно, — парировал я, — но я говорю про ужас сверхъестественный, который по сути почти полный антитезис даже самым отвратительным проявлениям насилия и жестокости со стороны человека. Призраки, внезапное прекращение действия незыблемых законов природы, вторжение чего-то совершенно чуждого ей, ощущение, будто нечто подслушивает у края космоса и царапается с обратной стороны небосвода.

Пока я произносил эти слова, Франц вдруг поднял на меня взгляд, в котором, как мне показалось, внезапно промелькнули волнение и тревога, но в этот момент меня вновь ослепило солнце, а Вики заметила:

— Разве мало тебе научной фантастики, Гленн? В смысле, ужасов иных планет, внеземных чудищ?

— Мало, — твердо ответил я, моргая на лохматый черный шар, скачками ползущий по горам, — потому что у чудища с Марса или откуда там еще (по крайней мере, как представляется автору), столько дополнительных ног, столько всяких щупальцев и кроваво-красных глаз, что оно реальней полицейского на перекрестке. А если оно случись газообразное, так состав этого газа распишут тебе в мельчайших подробностях. Герой не успел еще влезть в корабль и вырваться на просторы космоса, а ты уже знаешь, какую пакость он там встретит. Я думаю о чем-то более, ну… призрачном, что ли, чем-то совсем уж потустороннем.