Крупская
Шрифт:
30 августа Владимир Ильич получил телеграмму, что в 10 часов утра убит председатель Петроградской ЧК Урицкий. Туда выехал Дзержинский. В этот день Владимир Ильич должен был дважды выступать по путевкам Московского комитета партии — в Басманном и Москворецком районах. У Надежды Константиновны после обеда продолжалось заседание съезда по народному образованию во 2-м МГУ (сейчас педагогический институт имени Ленина).
Заседание окончилось, Крупскую окружили учителя, и так все вместе пошли к выходу. У подъезда стоял автомобиль, и Надежда Константиновна предложила знакомой учительнице: "Садитесь, мы вас подвезем". За рулем сидел незнакомый шофер. "Товарищ, мы сначала поедем в Замоскворечье,
Надежда Константиновна удивилась, увидев, что они мчатся к Кремлю, однако не успела ничего сказать. У ворот машина остановилась, шофер открыл дверцу и каким-то странным голосом сказал учительнице: "Здесь вам придется выйти". Надежда Константиновна изумилась, но что-то в лице шофера помешало ей настаивать на поездке в Замоскворечье. У подъезда здания правительства их встретил шофер Владимира Ильича Степан Казимирович Гиль. "Надежда Константиновна, на заводе Михельсона…", но она уже все поняла: "Жив Ильич, скажите только — жив?"
Крупская шла по коридору, путь казался бесконечным.
Дверь квартиры распахнута, в прихожей снуют люди, На Вешалке чьи-то пальто. Первым она увидела Свердлова, ее поразило выражение его лица. "Почему у него такое лицо? Неужели конец?" — мелькнула мысль. "Пройти надо было маленькую комнатушку, но этот путь мне показался целой вечностью. Я вошла в нашу спальню. Ильичева кровать была выдвинута на середину комнаты, и он лежал на ней бледный, без кровинки в лице. Он увидел меня и тихим голосом сказал минуту спустя: "Ты приехала, устала. Поди ляг". Слова были несуразны, глаза говорили совсем другое: "Конец". Я вышла из комнаты, чтобы его не волновать, и стала у двери так, чтобы мне его было видно, а ему меня не было видно".
Один за другим собрались врачи — первую помощь Владимиру Ильичу оказали Виноградов и Вера Михайловна Величкина (Бонч-Бруевич), теперь его осматривали профессора — Розанов, Минц. Положение было тяжелое, пули прошли очень близко от жизненно важных артерий, одна пробила легкое. Врачи опасались, что задет пищевод, и запретили раненому пить, а его из-за большой потери крови мучила жажда. Врачи уехали. Из комнаты Ленина вышла медицинская сестра: "Надежда Константиновна, больной просит вас подойти". Она вошла в комнату. Владимир Ильич чуть-чуть улыбнулся, помолчал. Тихо попросил: "Вот что, принеси-ка мне стакан чаю". Так хотелось выполнить его просьбу, но вдруг действительно прострелен пищевод и глоток воды может принести непоправимую беду?! Ласково наклонилась к постели, положила руку на лоб: "Ты знаешь, ведь врачи запретили тебе пить". Поняв, что хитрость не удалась, Владимир Ильич закрыл глаза: "Ну иди".
И опять час за часом сидит Надежда Константиновна в коридоре, у двери в спальню.
Утром Владимиру Ильичу стало немного лучше. Врачи, собравшись на консилиум, решили, что пищевод не затронут, кровоизлияние в плевру рассосется, надо сделать повязку, чтобы не двигалась левая рука. Владимир Николаевич Розанов ободряюще сказал Надежде Константиновне: "Не беспокойтесь, у Владимира Ильича здоровое сердце, он выживет".
Еще целую неделю Владимир Ильич мужественно боролся с последствиями ранения. Теперь Надежда Константиновна каждую свободную минуту проводила у его постели. Он повеселел, да и врачи теперь уже были уверены в выздоровлении. Как только ему стало немного лучше, он начал рваться на работу, просил разрешить ему пойти в Совнарком.
Вечерами, сидя у его постели, Надежда Константиновна пересказывала ему важнейшие новости, рассказывала о своей работе в Наркомпросе. Врачи настаивали на загородном отдыхе, и сотрудники управления делами Совнаркома подыскали такое место отдыха — имение бывшего градоначальника
У крыльца их встретила охрана с огромным букетом цветов. Ульяновы были смущены, долго потом не могли привыкнуть к постоянному присутствию людей, охраняющих жизнь Владимира Ильича, к большому дому. "Обстановка была непривычная, — читаем в воспоминаниях Надежды Константиновны. — Мы привыкли жить в скромных квартирках, в дешевеньких комнатах и дешевых заграничных пансионах и не знали, куда сунуться в покоях Рейнбота. Выбрали самую маленькую комнату, в которой Ильич потом, спустя 6 лет, и умер; в ней и поселились. Но маленькая комната имела три больших зеркальных окна и три трюмо. Лишь постепенно привыкли мы к этому дому. Охрана тоже не сразу освоила его. Был такой случай. Шел уже конец сентября, становилось очень холодно. Рядом с комнатой, где мы поселились, в большой комнате красовались два камина. К каминам мы привыкли в Лондоне, там это в большинстве квартир — единственное отопление. "Затопите-ка камин", — попросил Ильич. Принесли дров, поискали трубы, их не было. Ну, подумала охрана, у каминов, должно быть, не полагаются трубы. Затопили. Но камины-то, оказалось, были для украшения, а не для топки. Загорелся чердак, стали заливать водой, провалился потолок. Потом Горки стали постоянным летним пристанищем Ильича и постепенно были "освоены", приспособлены к деловому отдыху. Полюбил Ильич балконы, большие окна".
А в эти сентябрьские дни они гуляли по парку, беседовали с крестьянами деревни Горки, завели друзей среди окрестных ребятишек.
Владимир Ильич окреп. Ему в этом помогали добрые вести с фронтов — части Красной Армии освободили Казань, Вольск, Хвалынск, Симбирск, Самару, Грозный, Уральск. 9 ноября 1918 года началась революция в Германии.
Работа на фронте просвещения ширилась. Надежда Константиновна руководит съездами и совещаниями учителей, дошкольных работников, политпросветчиков. Она ежедневно по утрам пишет статьи для газет и журналов. Неутомимо разъясняет политику партии, мобилизует и организует все силы для работы в массах. Но тяжелое нервное потрясение, связанное с ранением Владимира Ильича, и работа без отдыха подорвали силы Надежды Константиновны. Начался приступ базедовой болезни.
Большой друг Ленина и Крупской Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич рассказывал: "Надя плоха, все хуже и хуже…" — грустно и тихо сказал Владимир Ильич в ответ на мой вопрос, почему он так мрачно смотрит. И он, точно застыдившись этой человеческой слабости, тотчас же углубился в просмотр мной ему принесенных, уже расшифрованных и простых телеграмм, полученных с разных концов России, с фронтов и от революционных комитетов.
— Надежде Константиновне необходим длительный отдых и обязательно вне Москвы, — сказал я Владимиру Ильичу.
— "Длительный отдых"! Пойдите уговорите ее. Она и слышать не хочет…
— Уговорить ее можете только вы один… И это надо сделать…
Владимир Ильич серьезно, искоса посмотрел на меня. Я понял, что эта моя настойчивость пришлась ему по душе и, так как я знал всю серьезность положения болезни Надежды Константиновны, то с радостью стал советовать Владимиру Ильичу перевезти Надежду Константиновну в одну из лесных школ в Сокольники".
Владимир Ильич выбрал время и сам поехал в Сокольники, посмотрел школу, комнаты, поговорил с директором. Ему понравилось все.