Крылатая сотня. Сборник рассказов
Шрифт:
— Э-э-э… — протянул он. — Да ты, я вижу, только кино про ночной дозор и Гарри Поттера смотрел…
— Да ты объясни! — у меня не было сил злиться.
— Лады. На парапланах ещё двадцать лет назад абхазы с грузинами воевали. И очень хорошо получалось…
— С грузинами! — я аж всхлипнул. — А сейчас против нас что — грузины?! Да янки ваших
бумажных голубей своими "пэтриотами"…
Общий смех не дал мне договорить.
— Вы что в больших городах, правда все такие дикие? — добродушно спросил Борька. А Колька терпеливо продолжал:
— Значит так. Как раз в том-то и фишка, что ни фига они ни "пэтриотами",
— Не мы первые такие умные, — сказал Димка, похлопывая рукой по каким-то ящикам. — У терцев есть парапланщики. Взрослые мужики, конечно… У нас вообще авиации почти нет, только переделки, настоящих боевых машин мало — вот уж точно в небо соваться опасно, заклюют. Ближайшие наши — ну, русские — самолёты в Саратове, в Воронеже… А мы чем бог послал обходимся. Но тут дело в том, что вот такими машинками врага можно здорово покалечить.
— Понимаешь, — снова заговорил Колька, — у них вся сила — тыл. У них бойцы фиговые, я тебе правду говорю, особенно тут. Ни турки, ни грузины, ни даже янки сами против казачков наших — не вояки. Немцы там разные — вот они могли бы с нами потягаться. Но они-то своих солдат амеросам давать не спешат… Беда в чём? Мы патроны экономим, раненых сколько гибнет, продуктов на фронте не хватает — тыл у нас плохой. А у них даже почта чок в чок приходит. Тылы работают, как часики швейцарские. А вот если им тылы расшатать — тогда ещё неизвестно, чей верх. Забомбить мы их не можем — сил нет, правильно Димка говорит. А вот зажалить — запросто.
— Погодите, — я покрутил головой. — Ну ладно. Ну, сделали вы эти машины. Ну и отдайте их в войско, чего лучше?!
Какое-то время все четверо молчали. Потом Колька сказал:
— У меня дружки есть… Коломищевы. Игорек, Денис, ещё один Борька… Ты видел, наверное, разве что не запомнил пока. А у них братьев-то четверо было. Старший, Лёшка, в этом году школу должен был закончить. А как всё это началось — он в реестр записался. Шестнадцать-то было уже… И во втором бою, прямо у отца, у дяди Антона на глазах… миной его. Он ещё жил сколько-то, Лёшка. Дядя Антон рассказывал: "Батя, — говорит, — не надо, я умирать не хочу, я жить хочу, прогони, прогони…" Это он про смерть, значит… А потом маму позвал — и вытянулся. Вот так… Он нам, младшим, прохода не давал, на учёт его ставили, колонией уже грозились… А теперь всё. Фотки одни остались… Ребята говорят — мать с работы придёт, на столе их разложит и смотрит, смотрит…
— Понимаешь, Коль, — Димка так и сказал — "Коль", но обращался он ко мне, а не к Радько. — Он берёт двести, ну — двести десять килограмм. Параплан. Если взрослый один летит — неудобно. Пробовали. Это ему надо за всё работать. Если двое — это считай сам. Сто шестьдесят килограмм, не меньше. Остаётся пятьдесят. А защита двигателя, а экипаж хоть чуть защитить? И выходит едва тридцать. А если двое мальчишек — это не больше ста двадцати. Плюс сорок килограмм. Семьдесят кэгэ боевой нагрузки. Семьдесят — и тридцать. Сравни.
— Вам не разрешат, — покачал я головой.
— А кого мы спросим? Где цели — знаем не хуже взрослых, не дурные. Как говорится — курочка по зёрнышку…
— С миру по нитке — амеросам верёвка, — добавил Борька. — У нас только с последним движком проблема. И с горючкой. Но горючку мы… это… делаем.
— Так это вы горючку бодяжите?! — дошло до меня.
— Ну… ещё до войны, когда отец живой был, из Инэта один рецептик скачал, — признался Димка. — Хотел из рапса горючку делать на продажу. Типа частного бизнеса. Да вот не успел. А мы сейчас делаем. Не бензин, конечно. Но пойдёт. А рапса на стане — сила.
— У него ёмкость одиннадцать с половиной литров, — вспомнил я характеристики движка, — расход топлива четыре на час… И жмёт он тогда сто пятьдесят. А на вашем самогоне
как?
— Скорость такая же, — готовно сказал Димка. — Но жрёт по пять литров на час. И дымит, если фильтры не менять то и дело.
— Фильтры сами делаете? — уточнил я, присаживаясь возле недоделанного "грифа".
— Делов-то, — Димка присел рядом.
— А оружие? — вспомнил я. — Вы воевать чем думаете?
— Сашка Гуляев на консервном сегодня в ночную, он бы тебе расписал всё… — Колька присел рядом с нами. — Вообще у нас с оружием хреново. В основном ружья фермерские и старьё с Великой Отечественной; с боеприпасами, правда, без проблем. Ещё в мирное время натаскали. На "грифах", вон, пулемёты поставили — два немецких ЭмГэ, два наших дегтяря и ещё этот… блин! — он щёлкнул пальцами. — Магазин сверху у него…
— "Зброёвка", чешский, — напомнил Андрюшка.
— Ещё есть тоже немецкий, поновей, — сказал Борька. — Этот у нас в наземной охране… А на парапланах — гранаты пороховые, бутылки с коктейлем, противотанковых гранат немецких много, они почти как бомбы небольшие шарашат… На "блюзах" ракетные установки поставили, с электроспуском. По шесть ракет под крыло, есть осколочные, есть зажигательные. Ничего, почти не осекаются. Правда, рассеиванье дай бог. Но если по площади лупануть…
— Кино… — я помотал головой. — Сколько же у вас человек-то?!
— Около трёх десятков, ещё набираем, — сказал Колька. — Самых проверенных, выбор есть, пацанов полно…
— Слушай, мы тебе всё рассказали, — вдруг как-то растерянно сказал Димка. — Ну мы конспираторы, на х…й…
— Погоди, — оборвал его Колька. И посмотрел на меня: — Ты, может, думаешь: вот, пацаны в войну решили поиграть, вообразили себя казаками… А ты на кладбище на наше сходи. Мы даже не про могилы старших говорим. Там сектор целый есть. Больше ста могил, и на всех — "неизвестный мальчик", "неизвестная девочка"… или просто "неизвестный ребёнок". Откуда? А в самом начале там, за станицей, на дороге, турки ракетами со штурмовиков три автобуса разбили. Автобусы детей из Сухуми везли. Наши, русских, которые там отдыхали где-то. И абхазских тоже, каких запихнуть успели… Штурмовики как по ним ракетами дали — и всё. Потом наши собирали и хоронили. Старшие хоронили. Хоронили и плакали. Мы ведь даже узнать не успели — кто такие, откуда родом. Не выжил никто. Автобусы-то гражданские были. Слепой различит. Мы не герои никакие. Мы до войны казаками звались, да, форму на парадах носили, а так были такие же малолетние упыри, как и другие. Но теперь-то так жить нельзя. Ты пойми, Коль — нельзя. Теперь воевать надо. Теперь мы и правда казаки.
— Летающие, — усмехнулся Борька.
А я… что я?
Я вспомнил, как лежал на песке и смотрел оцепенело на воронку на месте нашей школы.
— Пошли движок перебирать, — буркнул я. — Чего теперь.
И мне вдруг показалось, что плеснувшая в лицо чистая и холодная вода промыла мне глаза.
Как будто пелена какая-то с них спала.
Честное слово.
Дмитрий Ляляев.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Ноченька морозная за моим окном,
Спит Отчизна грозная, спит тяжёлым сном.