Крылья беркута
Шрифт:
— Пожалуйста. Места на десять штабов хватит, — с готовностью сказала Надя. — А господина студента можно наверху, в мезонине поместить.
— Ты, Надя, учти — никакой он не господин, а товарищ студент или же гражданин, ну, а самое лучшее — Сергей. Верно, друг?
— Да. Конечно, — согласился Обручев.
— А все слова о господах — на свалку истории, как говорил у нас на митинге комиссар Кобзин.
— На свалку, так и на свалку! Я с удовольствием.
— А ты, Василий? — спросил Семен. — За господ или же против?
— Наше дело какое: пожевал — и в хлев. Так что я ничего не знаю и ведать не ведаю.
— Все это будете потом обсуждать, а сейчас давайте человека на место определим. Сеня, бери его под руку, а я с этой стороны, — предложила Надя и наклонилась, чтобы поднять Обручева с кресла.
— Ну, что вы, что вы! — запротестовал он. — Мне уже лучше. Даю слово.
— Ежели так, то пошли, — предложил Семен. — А тебе вот что скажу, товарищ Сергей: давай, чтоб все было по-простецки. Не выкамаривайся. У нас все так. Сегодня ты мне, завтра я тебе. Понял? Ну, давай, Надя, веди куда там.
Оставшись один, Василий тяжело вздохнул. Вон как оно бывает на белом свете: то Семена и на порог не пускали, а тут пришел, как настоящий хозяин. И со студентом разговаривает — в карман за словом не лезет. И Надя тоже... На квартиру студента определила, хозяйничает, будто в собственном доме. И насчет штаба — давай, говорит... Будь Иван Никитич дома — как раз пустил бы, держи карман шире!
В гостиную вернулись Семен и Надя.
— Ты чего такой пасмурный? — спросил Семен. — Беляков из города вышибли, хозяева деру дали, надо бы радоваться, а он пасмурный, будто кто по шее надавал.
— Я вроде как всегда такой, — возразил Василий.
— А ты считаешь, человеку не о чем думать? — спросила Надя. — А если ему совсем деваться не куда? Как тут быть? Хозяин у нас уехал.
— Ну и скатертью дорога, без них только и жить.
— Тебе хорошо, — хмуро ответил Василий. — Ты при деле.
— Вот и ты давай к нам пристраивайся, тоже будешь при деле.
— У вас воевать надо, а я крови до смерти боюсь, — сказал Василий и, чтобы прекратить неприятный разговор, спросил Надю, заперла ли она калитку.
Надя всполошилась. Нет, калитку они с Семеном оставили открытой.
— Видали?! — недовольно пробубнил он. — Еще кто ворвется. Побегу.
Он схватил ружье и торопливо выбежал из комнаты.
Семен проводил Василия пристальным взглядом.
— Темный как ночь, — с сожалением сказал он.
— Не с чего ему светлым быть.
— Тоже верно, — согласился Семен. — Наш комиссар товарищ Кобзин так про эту самую темноту поясняет... Между прочим, ты про Ленина слышала?
— Ну, конечно.
— Я рассказывал?
— Нет. Слышала, когда была в Петрограде.
— А звать как, знаешь?
— Владимир Ильич, — не задумываясь, ответила Надя.
— Гляди ты, все правильно! Ну, а скажем, насчет звания, должность у него какая? — входя во вкус роли наставника, не без чувства превосходства спрашивал Семен.
— А ты что это взялся меня допрашивать? — шутливо возмутилась Надя. — Тоже мне — экзаменатор нашелся.
— Не знаешь? Люди добрые, она не знает, кто такой Владимир Ильич Ленин! — Семен горестно сложил руки на груди. — А еще образованная барышня считается. В гимназию ходила! Горы книжек перечитала! Просто дальше ехать некуда! Да его все на свете знают, все народы, в лесах где-нибудь живет негр или же китаец, для примеру, только спроси, каждый сразу отрежет: вождь мирового пролетариата! Поняла?
Слушавшая с доброй улыбкой речь своего друга, Надя, наконец, не выдержала и рассмеялась:
— Ты подожди упрекать и всякие там выводы, я тоже все это знаю. Но запомни, Семен, такой должности — вождь мирового пролетариата нет и быть не может.
— Вот чудачка, ей одно, а она свое! Ты смотри, еще где-нибудь не скажи, ей-богу, засмеют! В бане шайками забросают.
— Это над тобой могут посмеяться и еще скажут: темнота, как ты давеча про Василия. Ленина назвали вождем из уважения. И не каждого люди могут вот так. Или не согласен?
— Это, конечно, верно... — Поняв, что спорить с Надей ему не очень-то выгодно, Семен возвратился к прерванной теме: — Товарищ Кобзин рассказывал, что он не так давно виделся с Лениным, и знаешь, что Ленин насчет темноты пояснил? Что это и есть первый враг революции, что темнота нужна всей этой белогвардейской и буржуйской сволочи, и надо бороться с ней.
— Ты все о своем комиссаре. Он что — и вправду хороший человек? Я не о том, какой он командир или, может, оратор, а просто человек... К людям как он относится?
— К людям? — Семен на мгновение задумался. — Я, право, и не знаю, как тебе сказать... Ну, он, знаешь, такой, словом, вся душа у него нараспашку, А неправды терпеть не может. Вот он комиссар, да? Это же, я так слыхал, ну как у беляков генерал, только советский. А он с каждым словно брат родной. Знаешь, как все его любят? Каждый головы своей не пожалеет. Верно говорю!
— И ты тоже?
— Или я, по-твоему, хуже других? — обиделся Маликов. — Да я за него под пули пойду!
Это было сказано так горячо и с такой убежденностью, что Надя поверила: да, действительно, если понадобится, Семен грудью заслонит своего комиссара. Какой же это, должно быть, исключительный человек, если Семен, перевидавший на своем, не так уж и большом еще, веку много плохого, привыкший относиться к людям с недоверием, так крепко привязался к Кобзину. Это не шутка...
Семен Маликов тоже верный, преданный человек, на него можно положиться в самую трудную минуту не выдаст, беду отведет, на себя ее примет. И она к нему будет относиться так же... Трое у нее дорогих, самых дорогих людей: Костя, бабушка Анна и Семен. Какое же спасибо надо сказать этому студенту — Сергею Шестакову... По спине пробежал озноб, Надя даже вздрогнула.
— Ты чего? — спросил Семен.
— Да так... Рассказ твой вспомнила о бандитах.
— Есть о чем вспоминать! Каждый день у нас что-нибудь случается. И не такое.