Крылья для Анны
Шрифт:
— Ты мне ещё спасибо скажешь.
— Весьма в этом сомневаюсь.
Она поднялась с почти утонувшей в земле старинной скамейки, гневно откинула ногой цветущую лозу и удалилась. Джонатан задумчиво глядел вслед сестре. Как часто ему казалось, что Анна — куда больше Мэррил, чем все остальные члены семьи! Упрямее ее он людей не встречал. А ещё у неё удивительное терпение и достоинство. Любая из его тёток, кузин и племянниц уже давно устроила бы истерику, но только не Анна. Кажется, он никогда не слышал, как сестра повышала голос или хотя бы ругалась. Нет, она могла выразить своё негодование одним только взглядом или даже походкой, вот как сейчас.
—
Анна вернулась в “свой” замок, с которым ей теперь грозила разлука. Подумала немного и пошла не в мастерскую, а к бабуле Евгени, матери своего отца. Она заняла правую спальню на втором этаже — вместе со своей старшей дочерью. Бабуля еще не спала. Она сидела и молча смотрела в окно, что для нее было довольно-таки странно. Даже не поглядев на внучку, Евгени тихо сказала:
— Мне рассказывала моя бабушка, а ей рассказывала ее бабушка про волшебную страну, где люди вечно молоды и прекрасны. Разве это не чудо, Анна?
— Бабуль, тебе восемьдесят девять лет. Ты уже прожила больше, чем большинство людей этого мира. И, скорее всего, проживешь еще лет десять, причем в здравом уме и без старческих болезней. Это ли не чудо?
— Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим, — процитировала Евгени. — Мало. Как этого безнадежно мало, если ты любишь жизнь!
— Достаточно.
— Ты говоришь так, потому что не прожила и половины. К тому же ты какая-то замороженная, Энн. А мы, Мэррилы, всегда чувствовали, что нам мало человеческого века, оттого и пили свою жизнь жадными огромными глотками, стремясь вместить в себя как можно больше. Некоторые подавились, некоторые захлебнулись, но многие умерли в своих постелях, проклиная Эдварда Мэррила, который лишил их бессмертия. Нет ничего страшнее, девочка, чем ждать своей смерти.
— Поэтому ты веришь Джонатану, — кивнула Анна.
— Мы все ему верим потому, что хотим жить.
— А может быть, ваша жизнь пролетает, как птица, лишь потому, что вы сами гоните ее вперед? — спросила Анна. — Вам бы остановиться и не мчаться за закатами и рассветами через расстояния и часовые пояса, а просто сесть на берегу озера и подождать? А может быть, есть только единственный рассвет, самый красивый, самый тихий?
— Может быть и так, маленькая черепашка Энн. Но тот, у кого в груди лед и туман, никогда не поймет того, у кого в жилах течет жидкий огонь.
— Тот, у кого лед и туман, обычно идет по следам пламени, — проворчала Анна, довольная этой бессмысленной философской перепалкой. — И тушит лесные пожары. И заключает договора с озеленителями. И копает противопожарные рвы.
Как давно она ни с кем вот так свободно не разговаривала? Переписки в социальных сетях не в счет. Пожалуй, Анна даже немного успокоилась и позволила себе расслабиться. Даже несмотря на то что развитие событий ей категорически не нравилось, у нее есть Семья. И она никогда не останется одна. Ее спасут даже вопреки желанию. Это умиротворяло.
— Ты же не думаешь, что бабушка слепая, бабушка не понимает того, что ты делаешь, крошка Анна? — усмехнулась старуха. — Иди сюда, я тебя обниму. Слава небесам, никогда в жизни я не оплачивала счета за коммунальные услуги. Никогда не вызывала сантехника. Ни дня не работала уборщицей или официанткой. Смело уходила с нелюбимой работы, четыре раза разводилась и не счесть сколько раз сбегала из больницы. А уж сколько раз меня вытаскивал из полицейских участков кто-то такой, как ты, — я и сосчитать уже не могу. Кто-то должен делать черную работу, детка. Сейчас этим занимаешься ты, дай Бог тебе здоровья.
Анна хмыкнула, обнимая бабулю за хрупкие плечи. Черная работа? С чего бы? Да, все счета семьи обычно приходили на почту к Анне. Всеми налогами занималась она. Именно ей звонили, когда требовался адвокат, специалист по травмам или ремонтная бригада. Она знала, сколько денег тратит тетя Августина в месяц и при желании могла бы вычислить, сколько у нее любовников. Она знала, в каких школах учатся племянники и кузены. Да Анна могла за полчаса посчитать стоимость горнолыжной амуниции и даже подсказать, где заказать ее дешевле, и это при том, что она никогда не бывала в горах!
Но правда заключалась в том, что ей нравилось копаться в бумагах. Те дела, что для остальных членов семьи были немыслимой пыткой, ее умиротворяли, успокаивали. Она ощущала себя нужной.
А что дальше?
А дальше — неизвестность. Анна терпеть не могла того, на что не имела возможности повлиять и к чему не могла подготовиться. И теперь ее крайне угнетало все происходящее.
Глава 4. Ещё один Мэррил
Проклятое кладбище не просто цвело, оно благоухало так, что туристы, никогда сюда не заглядывающие, начали задавать вопросы. Анна наглухо закрыла окна мастерской. Ее раздражало многоцветье за окном (кажется, всё, что когда-то было воткнуто в могильную землю, вздумало именно сейчас выбросить бутоны). Ее раздражали родственники, вот уже неделю живущие у нее на голове. Ее раздражали детские визги, бардак в гостиной и вечно занятые уборные. Если этот проклятый новый-старый мир не откроет свои двери в ближайшие дни, то она уедет сама. Возможно, в психиатрическую лечебницу.
Кладбище цвело. Джонатан заметно нервничал. Мужчины пили, и много. Женщины ссорились и галдели. Подростки втихаря курили, прячась за склепом Адама и Елизаветы Мэррил, даже не подозревая, что из окон третьего этажа их отлично видно. Пятнадцатилетняя Джоанна попыталась угнать мотоцикл Элен. Ей это почти удалось. Жаль, что доехала девушка аккурат до кладбищенского забора. Отделалась легко, всего лишь сломанной рукой. Анна догадывалась, что это была первая травма, но далеко не последняя. Мэррилы на месте сидеть не могли. Совсем скоро мальчишки найдут люк на крышу замка или сеть тайных ходов, по которым нынче проложили трубы отопления и электрические кабели. Как быстро в замке что-нибудь взорвется?
По иронии судьбы, именно Анна, которая наотрез отказывалась верить во все эти бредни, снова приняла на себя удар. Розы, что распустились возле склепа, были столь хороши, а ее настроение — столь отвратительно, что на рассвете Анна, облачившись в садовое платье и перчатки, вооружилась большими ножницами и отправилась на охоту. Розы были избраны невинной жертвой. Однако ее планы снова рассыпались прахом, как, впрочем, и прежняя безмятежная жизнь. Она уже начала привыкать.
Плетистая роза, опутавшая мраморный склеп, пала невинной жертвой на рыхлую землю. Тяжелая дубовая дверь, которую никто и никогда не пытался открыть, была распахнута. Возле склепа стоял незнакомый юноша, одетый в маскарадный костюм: белоснежный фрак, расшитый золотом, бежевые шелковые панталоны и туфли с серебряными пряжками. У юноши было лицо архангела и золотые кудри.